Хвала и слава. Том 2

— Ну и слава богу, Геленка, — язвительно заметила панна Текла, — теперь-то хоть мы, по крайней мере, знаем, кто выиграет войну. Панна Гелена Голомбек…

Фамилию девушки панна Текла выговорила с подчеркнутой иронией.

— Теперь-то, кажется, нет никакого сомненья в том, кто выиграет войну! — пожала плечами Геленка.

Да, но мы-то в каком положении окажемся? — растерянно спросила Оля.

— Нетрудно догадаться, — проворчала Геленка. — С петлей на шее.

— Ну, так нельзя говорить, — запротестовала мать.

— Но вам же всем так кажется.

— «Вам», «вам»… — повторила Оля. — Что значит «вам»? А ты что делаешь? Ты-то где?

Геленка не ответила.

Панна Текла воспользовалась этим, чтобы вставить словцо:

— Анджей сказал, что будет в кофейне.

— Ах, да, — сорвалась с места Оля, — я должна была встретиться там с тетей Ройской.

— Пани Ройская в Варшаве? — удивилась панна Текла.

— Да, — немного смутившись, проговорила Оля, — она должна была сегодня приехать. Но из Жабьей Воли. Она уже три дня в Жабьей Воле, под Жирардовом. На грузовике туда приехала… с коровами, с провизией.

— Она уехала из Пустых Лонк? — спросила Геленка, удивленно подняв глаза на мать.

— Ну да. — Оля вдруг стиснула зубы. — Нет больше Пустых Лонк, — с трудом проговорила она.

— Как это нет? — спросила Геленка уже гораздо мягче.

— Там уже большевики, неужели ты не понимаешь этого? — сказала пани Оля.

Текла сидела, опустив голову и уставившись в стоявшую перед ней тарелку.

— Всюду они идут за нами следом.

— К счастью, не за нами, а за немцами, — торжествуя, проговорила Геленка.

— Пани Ройская не приехала к нам… — не поднимая головы, убежденно заключила панна Бесядовская.

Оля притворилась, что не слышит ее. Она вышла в переднюю и, захватив только зонтик, направилась на улицу.

Брацкая была залита солнцем. Тени — короткие и голубые. Оля уже привыкла к этой улице, которая была куда менее спокойной, нежели улица Чацкого. Она любила толчею на ней и оживленные магазины. На углу Хмельной был магазин Пакульских, которые даже в эти лихие времена сумели нагромоздить в витринах какие-то фрукты и овощи; луковицы казались сейчас золотыми, словно райские яблочки, — так светило солнце. Оля шла, наслаждаясь теплом, и, щуря глаза, разглядывала шумную толпу на тротуарах.

«Ничто нас не одолеет, — подумала она. — Жизненная сила…»

И вот на этом солнцепеке, в блеске летнего дня, пришла к ней мысль об Антосе. Собственно говоря, она никогда не покидала ее, и это не было фразой, когда Оля сказала панне Текле, что траур носят в сердце. У Оли было гораздо больше оснований для траура — ее мучили угрызения совести. Слишком легко согласилась она на то, чтобы Антек остался в деревне. Слишком поздно она решительно потребовала, чтобы он вернулся в Варшаву. Впрочем, она совершенно искренне полагала, что в деревне ему будет безопаснее. Иное дело, что ей это тоже было удобно. Присутствие взрослого сына в доме, в новом доме на Брацкой, только стесняло бы ее. Она страшилась бы откровенного разговора со взрослым, ершистым сыном. В глазах Анджея она только изредка замечала немой укор. К истории «покинутого» на шоссе под Седльцами отца он возвращался теперь лишь в разговорах с Геленкой, да и то, если ему хотелось досадить ей или же сделать что-нибудь назло.

Не спеша повернула она на Хмельную.

Узенькую улочку до краев заливала голубая тень. Лавчонки по обеим ее сторонам набиты были всякого рода старьем. Люди продавали все, что могли, чтобы жить. Но кто покупал? У кого водились деньги?

Итак, Антек. Самое ужасное, что никто не знал, как он погиб. Анеля привезла бумажник и часы. Она казалась опечаленной больше, чем это можно было ожидать от дальней родственницы. Несмотря ни на что, Оля никак не могла свыкнуться с мыслью, что в жизни ее сыновей существуют женщины. Она догадывалась об отношениях Антека и Анели. Анеля много рассказывала ей о том, как Антек жил у них в первые дни войны. Но Оля хорошо знала об этом: тогда Антек писал еще довольно часто. И только потом бесследно исчез. Почему он оставил бабкину хату? Анеля объяснить этого не могла. И ни словом не обмолвилась о том, как он оказался в доме Тарговских.

На углу Хмельной и Нового Свята стоял разрушенный дом. Но улица Фоксаль весело зеленела деревьями, небо оставалось чистым, и казалось, что сейчас июнь, а не август.

Оля вошла в магазинчик Веделя, в кофейню «Манила» на Новом Святе, а затем, пройдя через магазин, попала в крохотный сад. Под большими — в белую и красную полоску — зонтиками сидели за маленькими столиками любители хорошего кофе. Немцы ломали себе головы, откуда брался этот кофе во время оккупации, но он был, и отличный. Анджей, устроившись в самом углу, уже поджидал мать. Зонт отбрасывал тень на его загорелое лицо. Щеки его отливали синевой после недавнего бритья. Оля очень давно не встречала сына в городе и теперь взглянула на него со стороны, как на чужого. Он поразил ее своей красотой и зрелостью. Это был совсем взрослый мужчина.

«Когда же это произошло?» — подумала Оля, присаживаясь к столику.

— Выпьешь кофе? — просто и ласково спросил Анджей.