– Можно я дам тебе свой диск? Моя девушка поет и пишет песни.
– Можно я дам тебе свой диск? Я создаю музыку в своей спальне. Я пою а капелла и записываю песни на телефон.
Ответ всегда один: «Да, да, да, да и да».
Я смотрю на эти диски как на нечто большее, чем просто попытку местного подростка раскрутить свою группу. Это как благодарственные письма, способ общения двух артистов, как два маяка, светящиеся в темноте – часть непрекращающегося постоянно циркулирующего подарка.И ты не отказываешься от этого подарка, никогда.
* * *
Готов ты или нет, но частью работы, которая за ней следует из-за того, что ты автор откровенных песен, является твое становление психиатром по умолчанию. Кроме того, у тебя нет красивого тихого офиса: ты делаешь это в шумных клубах с плохим освещением, в темных аллеях у гастрольного автобуса и в туалетах за кулисами. С одной стороны мне приятно, что фанаты доверяют мне, но с другой стороны, я впадаю в депрессию, когда кто-то притягивает меня близко и говорит:
– Я больше никому не могу об этом рассказать…
– и продолжает рассказывать о тайном аборте, изнасиловании или психическом заболевании.В ту минуту нашего глубоко личного разговора, я хочу удочерить или усыновить каждого подростка, родители которого/которой выгнали его/ее из дома, когда узнали, что он/она нетрадиционной сексуальной ориентации. Я хочу остаться и выслушать об их выздоровлении, я хочу остаться и проследить, чтобы родился каждый ребенок, чтобы зажила каждая рана и каждое сердце. Но я этого не делаю. Я не могу. Каждую ночь я уезжаю.
* * *
– Ты принимаешь двадцать пациентов каждую неделю. Как ты справляешься с таким количеством боли от незнакомцев?
– спросила я однажды Энтони по телефону, лежа на кровати в доме друга в Монреале. Автограф-сессия очень затянулась, я вымоталась, но уснуть не могла.– Ты когда-нибудь слышала о «пожирателе грехов»?
– Нет,
– ответила я. – Расскажи мне.– Это когда местный праведник или гуру берет на себя грехи и страдания общества, открываясь тем, кто страдает, и пропускает боль и страдания через себя. Он берет на себя весь эмоциональный мусор и сквозь свое тело, свою любовь и умение оставаться верным себе он превращает боль в сострадание. У многих религий есть своя версия этого понятия. Иисус был им для христиан.
– В сущности, он исповедовал общество,
– сказала я.– Ха. В сущности. В Англии были профессиональные пожиратели грехов. Молодой человек за деньги приходил, съедал хлеб с тела покойного, чтобы очистить его от грехов перед тем, как он отправится в рай. Это также и волшебство, и загадка нашего ремесла – если нам удается это сделать – в психотерапии. Мы берем на себя страдания других, перерабатываем их и преобразовываем.
– А артисты?
– спросила я. – Звучит как искусство.– Ага, хорошие артисты тоже так могут. Знаешь, «артист» и «знахарь» раньше был одним и тем же человеком. «Музыкант» и «шаман» в какой-то степени были одной личностью. Наши с тобой работы не так уж и отличаются. Я видел тебя на твоих автограф-сессиях. Я наблюдал за тобой. Ты принимала боль. А потом отдавала ее назад в качестве любви.
– Можно спросить у тебя кое-что?
– Спрашивай,
– сказал он.– У тебя бывают такие дни, когда ты просто не можешь все это принять и тебе становиться слишком грустно?
– Да, красавица. Это происходит постоянно.
* * *