Хвостатые истории

У меня традиция есть. В Новый год, под бой курантов, я обычно загадываю желание – и оно всегда сбывается. В том году я загадала, чтобы Арно прожил еще год, до следующей зимы. И тогда, в мае, я напомнила ему об этом. Он смотрел на меня и просил помощи. Я делала все, что только возможно, даже спала рядом несколько ночей: он не мог заснуть без меня ни на пять минут. Постоянно просил меня гладить его по голове. Стоило мне убрать руку, раздавался протяжный, сиплый умоляющий лай, и он тыркал меня теплым носом в ладонь. В полусне я продолжала его гладить.

Один раз он ухитрился приподняться так, чтобы положить голову ко мне на кровать – я обнаружила это уже утром. На капельницах мы пережили этот кризис. Я с удивлением и радостью увидела, что он снова поднимается передней частью тела, снова готов играть в мяч, бодр, насколько это возможно, у него нормализовался стул. Зато недержание мочи не уменьшилось.

Впрочем, мы придумали целую систему подкладок, полотенец, клеенок, которые менялись так, что до последнего дня у Арно не появилось ни намека на пролежни. Я купила ему огромное мягчайшее место, и первый раз, когда мы положили его туда, в его глазах я увидела высочайшую степень наслаждения. Это место всегда лежало слева от меня, где он привык ложиться сам, когда еще ходил.

Эти наши игры! У меня в архиве есть замечательное видео, на котором Арно, уже парализованный, играет со мной в мяч. Я кидаю небольшой мячик, а он носом, как морской котик в мультфильме, отбрасывает его назад. Мы играли подолгу каждый день, и оба получали огромное удовольствие.

Я научилась понимать его с полувздоха. Знала, когда он просит попить, когда ему нужно перевернуться или когда просто хочет, чтобы его погладили. И каждый день отказывалась думать о том, что скоро придет время расставания, потому что слепо верила – Арно будет со мной всегда. Что он просто такая собачка – все бегают, а он – собачка, которая не умеет бегать, а умеет только лежать. Что это обычно для его жизни, не более того. И успокаивала себя тем, что парализованные с детства собаки проживают долгие годы. И что он доживет до Нового года, а потом еще раз до Нового года. Это стало бы моим следующим желанием под бой курантов.

В начале лета случился еще один кризис. Вместо мочи пошла практически чистая кровь, врачи снова прописали Арно антибиотики. Он сильно похудел без движения, потому что мышцы не работали, и я стала кормить его плотнее, чем обычно. Он ел, но его привычки, повадки менялись, привычные рефлексы и сигналы становились слабее. Если раньше, как только ему случалось пописать, он оповещал меня тихим лаем, то теперь он молчал.

Я постоянно смотрела на него, боялась увидеть, что ребра уже не поднимаются дыханием. Я следила за ним каждую минуту. Говорила ему: «Ну что же ты молчишь, Арно, почему ты перестал говорить со мной?» Но позже поняла, что время пришло. И тогда я сказала: «Арно, я так хотела, чтобы ты не уходил от меня еще бы полгода. Но если тебе тяжело, если ты здесь только из-за меня, тогда иди. Только вспоминай меня и приходи ко мне почаще».

На его день рождения – ровно через год, как мы его забрали к нам – я думала, что мы обязательно вынесем его в парк и донесем до того места, где его нашли, пофотографируемся, поваляемся в траве. Но в этот день у нас были съемки, и на следующий тоже, и через день… Мы так и не успели в последний раз сфотографироваться на улице, как хотелось, но несколько домашних кадров у меня, конечно, осталось. Он умер очень быстро, ночью.

Когда мы ехали в ветклинику, думая, что можно будет сразу кремировать тело и забрать урночку с собой, он лежал на заднем сиденье автомобиля. Единственный раз я сжимала его лапу, и ему было не больно. Потом начались невнятные дни, без времени и смысла. Мне нужно было снимать две свадьбы. Общаться с людьми. Надо было, как обычно, заряжать людей своим оптимизмом. Я с трудом вспоминаю, что происходило вокруг меня, кроме моментов, когда я садилась на его лежак и плакала. Но иногда я все же успокаивалась, думаю, в те краткие моменты, когда он приходил ко мне. Я не сомневалась, что он за моей спиной, или рядом, или в другой комнате.

С того дня, как он решил уйти, я не чувствовала ни минуты прежнего счастья, ни минуты того смысла, мира, которым он был для меня. В моем сердце – черная дыра, и она не давала мне спать, есть, пить, не позволяла думать, мечтать, жить. Эту трагедию я могу сравнить только с потерей любимого, выстраданного члена семьи, над которым я тряслась, как над самым дорогим сокровищем; ведь это была моя первая ушедшая собака, первая смерть в моей жизни.

Вскоре после его ухода случилась одна мистическая история, которая помогла мне в конце концов пережить утрату.