Здесь всё было не так. Кто-то взял гигантский баллон чёрной аэрозольной краски и залил церковь от макушки до самых ступеней, к свиням собачьим.
Налетел порыв ледяного ветра, напомнив, что джинсы у него заскорузли от крови, в чужих кроссовках хлюпает растаявший снег, а голова гудит от попыток хоть как-то упорядочить последние события.
Вот так вот и меняют жизнь человека. Не спросив, не предоставив никакого выбора. По щелчку.
В воротах церкви отворилась крошечная калитка. Из неё высунулось лицо – не понять, мужик или баба, всё в татухах и металлических, продетых сквозь кожу болтах. Существо оглядело Мирона с ног до головы и спросило:
– Так и будешь стоять?
…Свечи. Они были повсюду: на подставках, вдоль всего круглого зала, в центре – там, на возвышении, они сияли, образуя небольшой водопад, каждая в отдельной, крошечной медной рюмочке. На пустом пюпитре – там должна лежать библия, догадался Мирон, – тоже сияли свечи.
Запах ладана и нагретого воска…
– Генератор сдох, – сказало существо, которое он, по здравом размышлении, определил как девушку.
Свечи давали ни с чем не сравнимый, тёплый золотистый свет. Он витал под сводами церкви, как золотая эльфийская пыль, дробясь в цветных витражах, рассыпаясь радужными искрами…
Мирон замер в восхищении. Запоминая, впитывая в себя текстуры золотых пылинок, мягкие короткие лучики, чудесные желтые огоньки…
– Электричества нет, в Плюс не выйти. Так что выбирай: лечиться или жрать.
Мирон с трудом оторвался от созерцания чуда.
– Кофе. Натуральный у вас найдется?
Девушка еще раз медленно, с расстановкой, оглядела его с ног до головы.
– У тебя кровь скоро из башмаков польётся, чувак. А ты хочешь кофе?
– Иначе я свалюсь.
– Хрен с тобой, – тонкие колечки в губе, брови и ушах девушки качнулись в такт. Даже показалось, он слышит нежный серебряный звон. – Будет тебе кофе.
Вниз, вниз, вниз. Мирон думал, ступени не кончатся никогда. Лестница закручивалась вокруг себя и казалось, они идут по гигантскому штопору, вставленному в каменное горло исполинской бутылки.
– Церковь – это как бы офис, – говорила девушка, шагая позади Мирона и подсвечивая ступеньки крохотным галогеновым фонариком. – А внизу мы живём. Там у нас школа, медцентр, ну и Ванны, конечно…
– Это всё вы построили?
– Конечно нет, дурачок, – он услышал короткий смешок. – Скрипторий. Древняя библиотека… Под Москвой до жопы таких мест. Некоторые залиты водой, но есть и куча сухих. Наши – те, кто их изучал – говорят, что в катакомбах можно разместить город, в два раза больше, чем нынешняя Москва.
– Ага. Ври больше.
Ему не нравился её снисходительный тон. Тощая пигалица – лет семнадцать, не больше, а обращается с ним, как с щеглом…
– За что купила – за то и продаю.
Голос её обиженно дрогнул, и Мирон подумал, что злить того, кто идёт за тобой по узкой лестнице, к тому же владеет единственным источником света – идиотизм.
– Извини. Просто в голове не укладывается. Я вообще сейчас туго соображаю.
Как бы в подтверждение, он поскользнулся. Нога, скользкая от крови, просто поехала вперед, он потерял равновесие и стал заваливаться на спину, беспомощно цепляясь за стену скрюченными пальцами.
Девушка легко подхватила его под плечи и помогла принять вертикальное положение.
– Оно и видно. Может, всё-таки в госпиталь? Ты много крови потерял… – в её голосе прорезались какие-то материнские нотки.
– Нормально всё, – буркнул Мирон, давая себе обещание впредь смотреть под ноги.
***
– Сколько тут живёт человек? – спросил он, оглядывая громадный, по современным меркам, каменный зал. Вдоль стен располагались длинные столы, вместо стульев – такие же лавки. Всё – настоящее дерево, не какая-нибудь имитация. Кое-где за столами сидели люди.
Обедали – над тарелками поднимался пар. Читали – как Мирон понял, настоящие книжки. Подсвечивая себе всё теми же свечами, вставленными в различные плашки и блюдца. Потолка зала видно не было, но почему-то казалось, что он очень высокий.
На них – его и девушку – никто не обращал внимания.
Усевшись на лавку, Мирон положил локти на стол. Тот даже не шелохнулся, стоял, как влитой. Дуб, – подумал он. – Окаменел от времени и стал крепче железа.
– Сколько нас – не твоя забота, – мягко упрекнула девушка, опускаясь на лавку напротив. Она придвинула к Мирону громадную кружку, над которой поднимался пар. – Но раньше здесь жили монахи. Те, которые переписывали книги. От руки, представляешь? Гусиными перьями, макая их в самопальные чернила… Так вот: монахов здесь жило двести человек.
Запах у кофе был не совсем таким, как привык Мирон. Более насыщенный, что-ли. Терпкий, с чуть кислинкой.
Сделав первый глоток, он испытал наслаждение, которое было почти болью.
– Я не знала, любишь ли ты с сахаром, но бросила три ложки. Тебе нужна глюкоза.
– Спасибо. Ничего вкуснее я в жизни не пил.
– Его варили в турке. На газовой плитке. Тока ведь нет…
– В турке?
Мирон представил пузатого мужика с черными, до подбородка, усищами…
– Такой ковшик с узким горлышком. Специальный. В нём раньше, сто лет назад, все варили кофе.
– Ага…