Киевская хунта

На российской границе украинка протянула паспорт и с трудом попыталась сесть. Пограничник, женщина лет тридцати, замахала руками, попросила не вставать и через минуту ушла.

В пять утра с минутами поезд прибыл на станцию «Конотоп». Украинская граница. Разумеется, я знал о том, что новое киевское правительство ввело для граждан РФ мужского пола возрастной ценз: от 16 до 60 лет. И обзавелся бумагой, как мне казалось, по-революционному «настоящей и фактической — броня!» Я официально получил аккредитацию — с печатью! — на конгресс «Украина — Россия: диалог», который уже через несколько часов открывался в Киеве. Организован этот «диалог» был надеждой российской оппозиции Михаилом Ходорковским в поддержку новой украинской власти, которая еще месяц назад дислоцировалась у полевых кухонь Майдана Незалежности. Поэтому ничто не одолевало меня так, как желание доспать оставшиеся часы, и я спокойно протянул свою бумагу пограничнику, заученно спросившему, с какой целью посещаю Украину.

Молодой пограничник, безбровый боровок, с бугристым выскобленным лицом, был облачен в униформу НАТО разных образцов: в пустынные британские брюки «бой тропика» и в армейскую куртку-парку бундесвер. Подергивая носом, будто принюхиваясь, пограничник минуты две вчитывался. Затем переспросил, зачем все-таки еду «в» Украину. Тут во мне зародилось подозрение, что я могу доспать (или не доспать) в Конотопе, и по-военному отрапортовал:

— Направляюсь на международный конгресс, который начнется сегодня в тринадцать часов в помещении спортивного комплекса «Олимпийский». Перед этим планирую заселится в гостиницу «Крещатик», где мною вчера забронирован одноместный номер. Обратный железнодорожный билет приобретен на поезд «Ужгород-Москва», отправление из Киева завтра.

— Предъявите билет, — задергал носом боровок.

Мое объяснение, что бронировал и платил электронным способом, по Интернету, видимо, разрешило все сомнения украинского пограничника.

— Собирайтесь, пойдете с нами, — и за его спиной замаячили фигуры коллег в разномастной амуниции.

Меня провожал полный жалости взгляд соседки по купе. И я благодарен ей за то, что она, тяжело больная, сопереживала незнакомому «москалю». Когда поезд уже тронулся и я все же вернулся, чертыхаясь, сел на свою полку, она только произнесла с досадой:

— Навижени прикордонники, — и по-русски добавила: — полоумные, потому-то и Крым проср***ли…

Удача улыбнулась мне уже в тамбуре, когда одной ногой уже стоял на перроне. В вагон вошла пожилая женщина в кителе таможенника, она, видимо, сразу оценила обстановку и предложила мне еще раз показать содержимое багажа. Сумки перетрясли здесь же, на заплеванном полу. Потом долго вели с кем-то телефонные переговоры, нудно перечисляли в трубку бритву, носки, записную книжку и прочие дорожные мелочи. Я отметил для себя, что добрая женщина отчего-то не упомянула диктофон, но эта мелочь, наверное, сыграла решающую роль: боровок-пограничник, не извинившись, пробурчал, что я могу собрать свое барахло и вернуться в купе.

Через несколько часов я с интересом оглядывался на Майдане Незалежности. Это место боевой славы новой власти почти не изменилось с того момента, как победившие революционеры погасили последнюю чадящую автомобильную покрышку. Признаюсь, горные хребты покрышек, перевалы вывороченной брусчатки и пики наглядной агитации невольно внушали почтение. В долинах между ними Запорожской Сечей раскинулись шатры армейских палаток и полевые кухни.

Немало времени понадобилось, чтобы понять: Евромайдан — уже далеко не «чистый субстрат достоинства и ненасилия», как утверждал архимандрит Кирилл (Говорун), создатель так называемого «богословия Майдана». Я убедился, что Майдан — это разбитый на десятки черепков глиняный кувшин. Лично я рассмотрел шесть таких черепков, которые для себя называю так: Паперть-Майдан, Маркет-Майдан, Экспо-Майдан, Лобби-Майдан, Наци-Майдан, Арт-Майдан.

Паперть-Майдан

Бросались в глаза небольшие самодельные ящики из фанеры, пластиковые контейнеры и картонные коробки из-под обуви — Майдан повсюду и с раннего утра до позднего вечера собирает пожертвования, точнее подаяние — ибо «христаради» на пропитание. Табличка «Збір коштів для харчування Майдану»: собирает средства на пропитание Майдану здоровый тридцатилетний парубок с тюремными татуировками на руках. Его рабочее место расположено в ста метрах от отеля «Хрещатик», в котором я остановился. С небольшого балкончика моего номера видно, как каждое утро, ровно в восемь часов, хлопец выволакивает на дорогу зеленое пластиковое кресло и стул. Водружает коробку для «збіра коштів» на стул, а сам плюхается в кресло.