Киевский лабиринт

28 мая 1916 г., суббота

В ресторане «Метрополь» на Фундуклеевской, 17, играл струнный квартет. Музыка лилась тихо и ненавязчиво. Зал был почти полон. Публика отдыхала. Дамы в модных нарядах гордо восседали за столиками в обществе своих кавалеров. Приглушенный электрический свет центральной люстры добавлял домашнего уюта, а красные лампочки бра – интима.

Официанты обслуживали быстро, но без суеты. Под потолком клубился папиросный и душистый сигарный дым. В одном из кабинетов, у ширмы, сидел молодой человек стриженный а‑ля бокс, в темной костюмной паре, белой сорочке с темным галстуком, в котором красовался большой поддельный рубин. На его столике стоял только стакан чая на блюдце. Он имел несколько растерянный вид и, прикрыв рот рукой, что-то негромко кому-то говорил. А этот второй находился по другую сторону плотной черной занавеси.

Судя по виноватому и подобострастному виду, молодой человек оправдывался. Его не перебивали. Но когда на сцене появилась миловидная исполнительница и объявила романс на стихи Некрасова, молодого человека попросили помолчать. Он послушно кивнул, поник и с явно обиженным видом уставился в зал.

Отпусти меня, родная,Отпусти не споря!Я не травка полевая,Я взросла у моря.

Под слаженный аккомпанемент струнного ансамбля полилось чистое и мягкое сопрано.

Не рыбацкий парус малый,Корабли мне снятся,Скучно! в этой жизни вялойДни так долго длятся.Здесь, как в клетке, заперта я,Сон кругом глубокий,Отпусти меня, родная,На простор широкий,Где сама ты грудью белой

Волны рассекала,Где тебя я гордой, смелой,Счастливой видала.Ты не с песнею победнойК берегу пристала,Но хоть час из жизни беднойТоржество ты знала.Пусть и я сломлюсь от горя,Не жалей ты дочку!

Коли вырастет у моря –Не спастись цветочку,Все равно! сегодня счастье,Завтра буря грянет.Разыграется ненастье,Ветер с моря встанет,В день один песку нагонитНа прибрежный цветикИ навеки похоронит!..Отпусти, мой светик!..

Когда артистка дважды пропела последнюю строчку, зал разразился аплодисментами. Несколько человек с букетами устремились к сцене.

– Итак, сударь, давайте снова вернемся к нашему разговору, – раздался резкий, повелительный голос из-за ширмы.

– Да-да, – закивал молодой человек, подвигая стул еще ближе.

В этот момент вновь заиграла музыка, и слов опять было не разобрать.

Вскоре молодой человек поднялся, взял шляпу и поспешил на выход. Чай так и остался нетронутым.

10. Три трупа на Крещатике

29 мая 1916 г., воскресенье

Не прошло и трех дней, как Клим Пантелеевич сделал подарок жене, а часы перестали идти. Вернее, стрелки двигались, но запаздывали, а иногда и вовсе останавливались, когда им вздумается. Немало раздосадованный случившимся, статский советник решил наведаться к продавцу. После завтрака он купил в киоске свежую газету и, чтобы было комфортно читать, нанял запряженную парой двухрессорную пролетку на резиновых шинах.

– На Крещатик, к ювелирному магазину Гиршмана, – бросил он извозчику.

Надо сказать, что утренний Киев в конце мая напоминал Ардашеву прехорошенькую семнадцатилетнюю гимназистку, впервые отправившуюся на свидание. От улиц веяло свежестью, пахло сиренью, а небо с облачками-овечками отражалось в витринах и окнах, как в голубых девичьих глазах. Места отдыха горожан – Бибиковский бульвар, Мариинский, Александровский и Университетский парки, Купеческий и Царский сады – были райскими местами! Пирамидальные тополя, белые акации, шелковицы и грецкие орехи – это ли не красота? Деревья служили пристанищами развеселых птичьих стай, чьи нескончаемые свадьбы длились с утра до вечера. А люди? Они здесь тоже казались другими, не такими, как в Москве или Петрограде, где все только и были заняты своими делами. «Киевляне улыбчивы и приветливы, какими бывают жители небольших городков юга России, – вглядываясь в лица прохожих, не без удовольствия отмечал статский советник. – Хорошо бы устроить какой-нибудь пикник на берегу Днепра или в Пуще-Водице, да на лодке покататься, на лилии посмотреть… Говорят, там сказочно красиво», – размечтался он, разворачивая газету.