Килл крик

Некоторых персонажей звали по-другому, их прошлое и их взаимоотношения были не такими «семейными», их зловещие метаморфозы – более мрачными и сексуально-извращенными, но, изложив свою историю от момента, когда герои обнаруживают дом, до сцены, в которой они раскраивают молотком (в случае Мор – топором-молотком) череп одного из персонажей в надежде, что это поможет проникнуть за стену третьего этажа, Мор поняла: Сэм сказал правду.

Они писали об одном и том же.

Пожалуй, даже больше, чем самому этому открытию, Мор поразилась своей реакции. Она не сомневалась, что сейчас с ней случится ее фирменная истерика с трехэтажной руганью и швырянием предметов по всей замусоренной комнате. Но вместо этого у нее вырвался медленный глубокий вздох, плечи опустились, и все мышцы тела расслабились – впервые за долгое время!

«Взрослеешь, девочка», – мрачно подумала Мор.

– Я написала почти полтора миллиона слов, – сказала она после долгого, но необходимого ей молчания. – Три тысячи страниц. Просто не могла остановиться. Не отвечала ни на телефон, ни на звонки в дверь. Прерывалась, только чтобы поесть и поссать. Я даже забросила книгу, над которой работала до поездки в дом. Пока я не оказалась на Кровавом ручье, я была просто одержима той книгой, а потом… мне просто стало на нее наплевать. Все утратило смысл, кроме этого романа.

– Я дошел до тысячи двухсот страниц, – признался Сэм, злясь на себя за то, что в глубине души завидует работоспособности Мор. – Я прекрасно понимал, что меня капитально занесло, но пока я писал… – Он осекся.

– Это какой-то бред, – внезапно сказала Мор, скрестив руки на груди, оглядывая комнату, словно надеясь найти в ней разгадку тайны. – Ну да, мы съездили на Кровавый ручей. Вдохновились им. И теперь пишем о нем, вот и все. Это и объясняет то, что с нами происходит.

Сэм покачал головой:

– Я так не думаю.

– Это не настоящее. Это не может быть по-настоящему. Это галлюцинация.

– Одинаковая галлюцинация у двух людей, находящихся почти в двух тысячах миль друг от друга?

– В этом нет ничего из ряда вон выходящего, – торопливо заговорила Мор, стремясь отыскать рациональное объяснение. – На протяжении истории мы встречаем бесчисленные примеры массовой истерии. Средневековые монашки, которые внезапно принялись вопить по-кошачьи. Танцевальная чума в начале пятнадцатого века. Салемская охота на ведьм. Очевидцы появления Человека-мотылька в Западной Вирджинии. Люди считали, что нечто толкает их на безумные поступки. Верили в то, чего на самом деле не было. Эти люди были никак не связаны друг с другом. Галлюцинации распространялись подобно болезни.

Мор заметила, что Сэм закипает.

– Это не галлюцинация! – выкрикнул он. – Это происходит на самом деле. Это – настоящее.

– Нет. Нет, я не могу это принять.

– Вам не надо это принимать, – сказал Сэм. – Это уже происходит. С вами. Со мной.

Мор поразила внезапная мысль. Она взглянула на Сэма с новой надеждой:

– А что остальные? Вдруг с ними все нормально? Вдруг это только с нами такое?

Сэм задумался на секунду, а потом вытащил свой телефон.

– Что вы собираетесь сделать? – спросила Мор.

– Позвонить Дэниелу. – Сэм открыл контакты и нашел букву М. Вот он, номер, который дал ему Уэйнрайт в прошлом году.

Он нажал на номер, а затем на «позвонить». Поднес телефон к уху.

На том конце раздались гудки.

Глава 21

Вторник, 20 апреля

Дэниел сидел, прижав ладони к закрытым глазам, отдавшись царящей в кабинете тишине. Его сотовый телефон, бешено трезвонивший чуть ли не весь день, наконец-то замолк. Дэниел был рад этому. Он не хотел брать трубку. Не хотел, чтобы кто-либо втягивал его в светские беседы.

Он слышал тихий шорох шагов жены в коридоре. Она хочет, чтобы он вышел – Дэниел знал это, – и он выйдет, но не сейчас. Не раньше, чем разберется с этой нежданной преградой, этим курсором, мигающим на экране в том самом месте, где нить повествования ускользнула от него.

Пока Дэниел не мог писать, он позволял мыслям бродить, воображал, что будет с издателем, когда тот прочтет его новый труд. Печатать его не будут. Книга слишком мрачная, совсем не похожа на тот лицемерный вздор, к которому приучена его христианская аудитория. Это не тоненькое изданьице, наполненное адаптированными для подростков кровавыми ужасами средней прожарки с хрустящей корочкой из нравоучения и душеспасения. Это глубокий роман, погружающий читателя в темные бездны человеческой души, нравственно неоднозначный и без малейшего намека на свет в конце тоннеля. Настоящая книга. Книга о подлинной жизни.

Годом ранее Дэниел посмеялся бы таким пессимистическим мыслям. До того как у него отняли Клэр. А когда это случилось, когда он стоял с шерифом перед домом на Кровавом ручье и прозвучала фраза: Ваша дочь, она попала в аварию… тогда Дэниел ощутил, как что-то у него внутри сломалось, в буквальном смысле, как высохшая ветка больного дерева, и вся благодать, весь тот богоданный покой, что наполнял его сердце, вытекли в образовавшуюся брешь.