Ким

-- А!-- протянул Ким с невыразимым презрением,-- они пророчествовали! Даже настоящий жрец не сумел бы столь выразительно произнести эти слова.

-- Но не раньше, чем я вспомнила о своих родных богах, были услышаны мои молитвы. Я выбрала благоприятный час и... быть может, твой святой слышал о настоятеле монастыря Ланг-Чо. Я обратилась к нему с этим делом и, представь себе, через должный срок все вышло так, как я того желала. Тогда брахман, живущий в доме отца сына моей дочери, сказал, что это случилось по его молитвам, но он немного ошибается и я разъясню ему это, когда мы достигнем цели нашего путешествия. Поэтому я потом отправлюсь в Будх-Гаю, чтобы совершить шраддху за отца моих детей.

- Туда же идем и мы.

-- Вдвойне приятно,-- защебетала старая дама.-- Родится второй сын!

-- О Друг Всего Мира!--Лама проснулся и беспомощно, как ребенок, испуганный тем, что очутился не на своей постели, позвал Кима.

-- Иду! Иду, святой человек!-- Ким бросился к костру, где застал ламу, уже окруженного блюдами с пищей. Горцы явно преклонялись перед ним, а южане выглядели уныло.

-- Ступайте прочь! Убирайтесь!-- крикнул Ким.-- Неужели нам придется есть на людях, как собакам?-- Они в молчании поели, слегка отвернувшись друг от друга, и Ким закончил ужин сигареткой туземного изготовления.

-- Не повторял ли я сто раз, что юг -- хорошая страна?-Тут остановилась одна женщина -- добродетельная и высокорожденная вдова горного раджи. По ее словам, она совершает паломничество в БудхГаю. Она послала нам эти блюда и просит тебя поговорить с ней, когда ты как следует отдохнешь.

-- А это тоже твоя работа?-- Лама глубоко погрузил пальцы в табакерку.

-- Кто кроме меня оберегал тебя с тех самых пор, как началось наше чудесное путешествие?-- глаза у Кима так и бегали; он выпустил скверный дым через ноздри и вытянулся на пыльной земле.-- Или я не заботился о твоих удобствах, святой человек?

-- Вот тебе мое благословение,-- лама торжественно наклонил голову.-- Много я знал людей за свою столь долгую жизнь и немало учеников. Но ни к кому из людей, если только ты рожден женщиной, так не тянулось мое сердце, как к тебе,-заботливому, умному и учтивому, хотя, порой, маленькому дьяволенку.

-- А я никогда не видел такого жреца, как ты,-- Ким внимательно рассматривал доброе желтое лицо -- морщинку за морщинкой.-- Мы меньше трех дней назад вместе отправились в путь, но как будто сто лет прошло.

-- Быть может, в одной из прежних жизней мне было позволено оказать тебе какую-нибудь услугу. Быть может,-- он улыбнулся,-- я выпустил тебя из ловушки или, поймав тебя на удочку, в дни, когда сам еще не обрел просветления, выбросил обратно в реку.

-- Возможно,-- спокойно согласился Ким. Он много раз слышал такие рассуждения от людей, которых англичане сочли бы не одаренными сильным воображением.-- Теперь, что касается женщины в повозке, я думаю, что ей требуется второй сын для ее дочери.

-- Это не имеет отношения к Пути,-- вздохнул лама,-- но ведь она родом с Гор. О Горы и горные снега!

Он встал и направился к повозке. Ким дал бы уши себе отрезать, лишь бы пойти вместе с ним, но лама не пригласил его, а те несколько слов, которые ему удалось уловить, были произнесены на незнакомом ему языке, ибо разговор шел на каком-то горном наречии. Женщина, видимо, задавала вопросы, над которыми лама думал, прежде чем ответить. Время от времени слышались певучие модуляции китайских наречий. Странную картину наблюдал Ким из-под полуопущенных век. Лама стоял выпрямившись во весь рост, причем в свете костров, горевших на парао, желтая одежда его казалась изрезанной черными полосами глубоких складок, подобно тому как узловатый древесный ствол на закате кажется изрезанным тенями, и обращался с речью к расшитому мишурой и лакированному ратху, пылающему в этом неверном свете, как многоцветное драгоценное украшение. Узоры на вышитых золотом занавесках текли вверх и вниз, расплывались и изменялись по мере того, как ткани качались и трепетали на ночном ветру, и когда беседа приняла более серьезный характер, унизанный драгоценностями указательный палец рассыпал искорки света между вышивками. За повозкой стояла стена смутного мрака, испещренная огоньками и кишевшая неясными очертаниями, лицами и тенями. Голоса раннего вечера слились в один мягкий гул, и самым низким звуком его было неторопливое чавканье быков, жующих резаную солому, самым высоким -- треньканье ситара какой-то бенгальской танцовщицы. Большинство мужчин уже поужинало и усердно потягивало свои булькающие, хрюкающие хукки, которые, когда они разгорятся, издают звуки, похожие на кваканье лягушки-быка.

Лама. наконец, вернулся. За ним шел горец с одеялом из бумажной ткани, подбитым ватой, которое он заботливо разостлал у костра.

-- Она заслуживает десяти тысяч внуков,-- подумал Ким.-Тем не менее, не будь меня, ему не удалось бы получить такие подарки.