Задняя веранда лавки опиралась на крутой склон горы и, смотря вниз, можно было заглядывать в печные трубы соседей, что для Симлы обычно. Лавка пленила Кима еще больше, чем завтрак в чисто персидском вкусе, который Ларган-сахиб состряпал собственными руками. Лахорский музей был обширнее, но здесь было больше чудес: ритуальные кинжалы и молитвенные цилиндры из Тибета; ожерелья из бирюзы и необточенного янтаря; браслеты из зеленого нефрита; причудливо упакованные курительные палочки в кувшинах с инкрустацией из неграненых гранатов; вчерашние дьявольские маски и стена, сплошь задрапированная ярко-синими, как хвост павлина, тканями; золоченые статуэтки Будды и переносные лакированные алтарики; русские самовары с бирюзой на крышках; хрупкие, как яичная скорлупа, фарфоровые сервизы в диковинных восьмиугольных камышовых футлярах; распятия из желтой слоновой кости -- как ни странно, они, по словам Ларгана-сахиба, были вывезены из Японии; пыльные тюки ковров, отвратительно пахнущие, сложенные позади рваных и трухлявых ширм с узором в виде геометрических фигур; персидские кувшины для омовения рук после еды; курительницы из тусклой меди, некитайской и неперсидской работы, с орнаментом, изображающим фантастических чертей; потускневшие серебряные пояса, которые свертывались, как пояса из невыделанной кожи; головные шпильки из нефрита, слоновой кости и халцедона; оружие разного рода и вида и тысячи других редкостей были спрятаны в ящики, сложены в кучи или просто разбросаны по комнате, так что свободное пространство оставалось только вокруг колченогого, заменявшего прилавок стола, за которым работал Ларган-сахиб.
-- Все это хлам,-- сказал хозяин, наблюдая, как Ким обводит глазами комнату.-- Я покупаю эти вещи потому, что они красивы, а иногда продаю их... если покупатель мне нравится. Работа моя на столе... часть ее.
Эта работа так и горела при утреннем свете -- вспышки красного, синего, зеленого пламени, пронизанные кое-где лукавой голубоватобелой искоркой бриллианта. Ким широко раскрыл глаза.
-- О, с этими камнями все в порядке! Они могут лежать на солнце. К тому же они дешевые. Но с больными камнями дело обстоит иначе!-- Он снова наполнил тарелку Кима.-- Никто, кроме меня, не может исцелить больную жемчужину и заставить бирюзу поголубеть заново. Опалы,--пожалуйста,--опалы всякий дурак может вылечить, а больную жемчужину -- один я. Предположим, я умру! Тогда никого не останется... О, нет! Вы не годитесь для драгоценных камней. Хватит с вас, если вы научитесь немного разбираться в бирюзе... когданибудь.
Он прошел на конец веранды, чтобы снова налить воды из фильтра в тяжелый пористый глиняный кувшин. -- Хотите пить?
Ким кивнул. Ларган-сахиб, стоя в пятнадцати футах от стола, положил на кувшин руку. В следующее же мгновение кувшин очутился у локтя Кима, полный почти до краев,-- только по складке на белой скатерти можно было догадаться о том, с какой стороны он скользнул на место.
-- Ва!-- произнес Ким в крайнем изумлении.-- Это колдовство.-- Улыбка Ларгана-сахиба говорила, что комплимент ему приятен.
-- Бросьте его.
-- Он разобьется.
-- Бросьте, говорю вам.
Ким швырнул кувшин, куда попало. Он тут же разлетелся на куски, а вода потекла между плохо пригнанными досками пола.
-- Я говорил, что он разобьется.
-- Неважно. Смотрите на него. Смотрите на самый большой кусок.
В углублении черпака блестела капля воды, словно звезда на полу. Ким пристально смотрел; Ларган-сахиб мягко коснулся рукой его затылка и погладил его два раза, шепча: