Ким

-- Я стал мудрым благодаря тебе, святой человек,-- сказал Ким, забыв о только что кончившейся игре, о школе св. Ксаверия, о своей белой крови, даже о Большой Игре, и склонился к пыльному полу храма джайнов, чтобы по-мусульмански коснуться ног своего учителя.-- Тебе я обязан моим образованием. Твой хлеб я ел целых три года. Теперь это позади. Я свободен от школ. Я пришел к тебе.

-- В этом моя награда! Входи! Входи! Значит, все хорошо?-они прошли во внутренний двор, пересеченный косыми золотистыми лучами солнца.-- Стань, дай мне поглядеть на тебя. Так!-- Он критически осмотрел Кима.-- Ты уже не ребенок, но муж, созревший для мудрости, ставший врачом. Я хорошо поступил... Я хорошо поступил, когда отдал тебя вооруженным людям, в ту черную ночь. Помнишь ли ты наш первый день под Зам-Замой?

-- Да,-- сказал Ким.-- А ты помнишь, как я соскочил с повозки, когда в первый раз входил...

-- Во Врата Учения? Истинно. А тот день, когда мы вместе ели лепешки за рекой, близ Накхлао? А-а! Много раз ты просил для меня милостыню, но в тот день я просил для тебя.

-- Еще бы,-- сказал Ким,-- ведь тогда я был школьником во Вратах Учения и одевался сахибом. Не забывай, святой человек,-продолжал он шутливо,-- что я все еще сахиб... по твоей милости.

-- Истинно. И сахиб весьма уважаемый. Пойдем в мою келью, чела.

-- Откуда ты знаешь об этом? Лама улыбнулся.

-- Сначала по письмам любезного жреца, которого мы встретили в лагере вооруженных людей; но потом он уехал на свою родину, и я стал посылать деньги его брату.-- Полковник Крейтон, взявшийся опекать Кима, когда отец Виктор уехал в Англию с Меверикцами, отнюдь не был братом капеллана.--Но я плохо понимаю письма этого сахиба. Нужно, чтобы мне их переводили. Я избрал более верный путь. Много раз, когда я, прерывая мое Искание, возвращался в этот храм, который стал моим домом, сюда приходил человек, ищущий Просветления,-уроженец Леха; по его словам, он раньше был индусом, но ему надоели все эти боги.--Лама показал пальцем на архатов.

-- Толстый человек?-- спросил Ким, сверкнув глазами.

-- Очень толстый, но я вскоре понял, что ум его целиком занят всякими бесполезными предметами, как, например, демонами и заклинаниями, церемонией чаепития у нас в монастырях и тем, как мы посвящаем в иночество послушников. Это был человек, из которого так и сыпались вопросы, но он твой друг, чела. Он сказал мне, что, будучи писцом, ты стоишь на пути к великому почету. А я вижу, ты -- врач.

-- Да так оно и есть, я... писец, когда я сахиб, но это не имеет значения, когда я прихожу к тебе как твой ученик. Годы ученья, назначенные сахибу, подошли к концу.

-- Ты был, так сказать, послушником?-- сказал лама, кивая головой.-- Свободен ли ты от школы? Я не хотел бы видеть тебя ее не окончившим.

-- Я совершенно свободен. Когда придет время, я буду служить правительству в качестве писца...

-- Не воина. Это хорошо.

-- Но сначала я пойду странствовать... с тобой. Поэтому я здесь. Кто теперь просит для тебя милостыню?-- продолжал он быстро.

Лама не замедлил с ответом.

-- Очень часто я прошу сам, но, как ты знаешь, я бываю здесь редко, исключая тех случаев, когда прихожу повидаться с моим учеником. Я шел пешком и ехал в поезде из одного конца Хинда в другой. Великая и чудесная страна! Но когда я здесь останавливаюсь, я как бы в своем родном Бхотияле.

Он окинул благодушным взглядом маленькую опрятную келью. Плоская подушка служила ему сиденьем, и он уселся на нее, скрестив ноги, в позе Бодисатвы, приходящего в себя после самопогружения. Перед ним стоял черный столик из тикового дерева, не выше двадцати дюймов, уставленный медными чайным^чаш-ками. В одном углу был крошечный, тоже тиковый жертвенник с грубыми резными украшениями, а на нем медная позолоченная статуя сидящего Будды, перед которой стояли лампады, курильница и две медные вазы для цветов.

-- Хранитель Священных Изображений в Доме Чудес приобрел заслугу, подарив их мне год назад,-- сказал лама, следуя за взглядом Кима. -- Когда живешь далеко от своей родины, такие вещи напоминают ее, и нам следует чтить Владыку за то, что он указал нам Путь. Смотри!-- он показал пальцем на кучку подкрашенного риса причудливой формы, увенчанную странным металлическим украшением.-- Когда я был настоятелем в своем монастыре,-- это было до того, как я достиг более совершенного знания,-- я ежедневно приносил эту жертву. Это мир, приносимый в жертву владыке. Так мы, уроженцы Бхотияла, ежедневно отдаем весь мир Всесовершенному Закону. И я даже теперь это делаю, хоть и знаю, что Всесовершенный выше всякой лести.-- Он взял понюшку из табакерки.

-- Это хорошо, святой человек,-- пробормотал счастливый и усталый Ким, с удобством укладываясь на подушках.

-- И кроме того,-- тихо засмеялся старик,-- я рисую изображения Колеса Жизни. На одно изображение уходит три дня. Этим я был занят,-- а, может, просто ненадолго смежил глаза,-когда мне принесли весть о тебе. Хорошо, что ты здесь со мной: я научу тебя моему искусству... не из тщеславия, но потому, что ты должен учиться. Сахибы владеют не всей мудростью мира.