Ким

Джентльмены пришли в восторг. Один из них был, очевидно, француз, другой — русский, но оба говорили по-английски немного хуже Хурри. Они попросили его любезной помощи. Их слуги-туземцы захворали в Лехе. Они спешили, потому что им хотелось доставить свои охотничьи трофеи в Симлу прежде, чем моль поест шкуры. У них есть общее рекомендательное письмо (Хурри поклонился по-восточному) ко всем официальным представителям правительства. Нет, они не встречали по дороге других охотников… Они идут сами по себе. Запасов у них достаточно. Они желали только как можно скорее пуститься в дальнейший путь. Тут Хурри подстерег среди деревьев одного из дрожащих горцев и, после минуты переговоров, вручил ему маленькую серебряную монету (нельзя экономить, когда служишь государству, хотя сердце Хурри и обливалось кровью от этой расточительности). Тогда одиннадцать кули и трое слуг вышли из леса. По крайней мере, бенгалец будет свидетелем притеснений, которым их подвергали.

— Мой царственный господин, он будет очень недоволен, но это люди простые и грубые невежды. Если ваша милость будут так любезны, что не обратят внимания на это несчастное дело, я буду очень доволен. Дождь скоро пройдет, и тогда мы сможем идти вперед. Вы охотились, не правда ли? Это чудесное занятие.

Он поспешно переходил от одного тюка к другому, останавливаясь перед корзинами конической формы и делая вид, что поправляет их. Англичанин вообще не бывает фамильярен в своих отношениях с азиатами, но он не ударил бы по руке любезного бабу, когда тот случайно опрокинул обвязанную красной клеенкой корзину. С другой стороны, он не стал бы уговаривать бабу выпить, как бы он ни был хорош с ним, и не пригласил бы его поесть вместе. Иностранцы сделали и то и другое и предлагали много вопросов — в особенности о женщинах, — на которые Хурри давал веселые, простые ответы. Они дали ему стакан беловатой жидкости, похожей на джин. Потом дали еще, и серьезность его исчезла. Он стал вполне изменником и говорил в очень неприличных выражениях о правительстве, которое, насильно, дало ему воспитание белого человека и позабыло снабдить его жалованьем белого. Он рассказывал об угнетении и притеснениях своей родной земли, пока слезы не потекли по его щекам. Потом он, шатаясь и напевая любовные песенки Нижней Бенгалии, пошел прочь и упал под мокрым стволом дерева. Никогда чужестранцам не приходилось видеть более неудачного результата управления в Индии.

— Все они на один лад, — сказал по-французски один из спортсменов другому. — Увидите, что будет, когда мы попадем в центр Индии. Я хотел бы навестить его раджу. Там можно замолвить доброе словечко. Очень возможно, что он слышал что-нибудь о нас и хочет выказать нам свою благосклонность.

— У нас нет времени. Мы должны как можно скорее добраться до Симлы, — ответил его товарищ. — Со своей стороны, я очень желал бы, чтобы наши доклады были отосланы из Хиласа и даже из Леха.

— Английская почта лучше и вернее. Вспомни, что нам предоставлены все возможности, и, Боже мой, они сами облегчают нам дело! Это невероятная тупость.

— Это гордость, гордость, которая заслуживает наказания и будет наказана.

— Да! Сражаться с соплеменниками с континента что-нибудь да значит. Там есть риск, а эти люди… Это слишком легко.

— Гордость, все гордость, друг мой.

— Ну что за польза в том, что Чандернагор так близко к Калькутте, — сказал Хурри, храпя с открытым ртом на мокром мху, — если я не могу понять их французского языка. Они говорят как-то особенно быстро! Гораздо лучше было бы просто перерезать их скверные глотки.

Когда он снова явился к иностранцам, у него страшно болела голова. Он испытывал раскаяние и страх, что в пьяном виде мог наболтать лишнее. Он любит английское правительство — оно источник процветания и почестей, и его господин в Рампуре придерживается того же мнения. Иностранцы стали смеяться и приводить его слова, одно за другим. Бедный Хурри был совершенно сбит с толку и вынужден сказать правду с молящими, нежными взглядами, сладкими улыбками и с плутоватым видом. Когда впоследствии Лурган услышал этот рассказ, он громко жаловался, что не был на месте упрямых, невнимательных кули, которые ожидали перемены погоды, накрыв головы травяными матами, а капли дождя падали на их следы. Все их знакомые сахибы — люди в грубых одеждах, весело возвращавшиеся ежегодно в свои излюбленные места — имели слуг, поваров и денщиков, очень часто из горцев. А эти сахибы путешествовали без свиты. Наверно, они бедные сахибы, невежественные, и потому-то ни один сахиб в здравом уме не станет слушаться бенгальца. Но неожиданно появившийся бенгалец дал им денег и старался говорить на их наречии. Они так привыкли к дурному обращению людей одного цвета кожи с ними, что подозревали какую-нибудь ловушку и готовились убежать при первом удобном случае.