Киммерийский закат

Высшему руководству госбезопасности было хорошо известно, насколько Кремлевский Лука хитер и коварен; каким умением располагать к себе людей он обладал. Да и полупролетарская-получиновничья внешность нового правителя представала таковой, что просто невозможно было увидеть в нем новоявленного Пиночета нижегородского разлива. В лучшем случае перед вами представал уставший от жизни, стремящийся примирить всех и вся школьный учитель, неожиданно, на волне пролетарского народовластия, оказавшийся на гребне этого самого «…властия».

Сталин и Брежнев тоже казались простаками. Что из этого вышло, лучше всего могут порассказать диссиденты, до сих пор покаянно отмаливавшие свое политическое презрение в лагерях и психушках, устроенных для подобного люда его же, Корягина, подручными.

Шеф госбезопасности мог бы смириться с таким развитием событий, если бы уверенность, что Кремлевского Луку тоже удастся довольно быстро лишить всех этих постов. Однако уверенности такой не было. Наоборот, существовала опасность развития событий по принципу бумеранга: облачась в диктаторские полномочия, Лукашов прежде всего постарался бы убрать с дороги шефа госбезопасности, а также министров обороны и внутренних дел. Мало того, Корягин даже с уверенностью мог назвать имя человека, который готовился занять кресло председателя КГБ.

Другое дело – Русаков. Этот на серьезные перестановки сейчас не решится, иначе сразу же лишился бы своей последней поддержки и в Политбюро, и в целом, во всех более или менее влиятельных государственных структурах.

Немного отвлекшись от размышлений, Корягин по внутренней связи потребовал от полковника, сидевшего в приемной, выяснить, как обстоят дела. Не забыв поинтересоваться при этом, что слышно в Главном разведуправлении Генштаба: они там хотя бы поняли, что происходит сейчас в стране? Или пока что, как всегда, пребывают в приятном неведении?

– Будет доложено, товарищ генерал, – полусонно отчеканил полковник.

Вернувшись из Лондона, Русаков какое-то время действительно пребывал под эйфорическим воздействием встречи с руководителями западных стран. Общение с сильными мира сего для «прораба перестройки» было важно само по себе, независимо от политической ситуации, вызвавшей это общение, и его конечных результатов.

У Русакова почему-то давно сотворилась иллюзия, что он принят в этот аристократический клуб даже не как лидер страны, а сам по себе, как личность. Право встречаться с лидерами многих государств генсек-президент расценивал, как одну из вершинных возможностей той власти, которой он изначально наделен в своей собственной стране; и в то же время – как один из способов укрепления своего изрядно пошатнувшегося авторитета.

Впрочем, из аналитической записки, которую Корягину подготовили спецы по США, тоже следовало, что за океаном рейтинг русского президента значительно выше, нежели в Союзе. В ней прямо говорилось, что в администрации Джорджа Буша полагают: «Как лидер великой державы Русаков свои возможности практически исчерпал». И что в правительственных кругах ведущих стран давно пришли к выводу: настало время определиться с кандидатурой человека, способного сменить «главного прораба перестройки» на этом посту.

Да что там – за океаном?! По убеждению самого Старого Чекиста и многих его сподвижников, Русаков давно представал личностью основательно потускневшей. Больше чем на «агента влияния» областного масштаба не тянувшей. А в том, что «прораб» давно стал «агентом влияния», и, волей или неволей, действует по сценарию, задуманному всемирным еврейско-масонским центром, в этом шеф госбезопасности уже ни на минуту не сомневался.

Чтобы не потерять эту мысленную нить, Корягин тут же извлек из кейса записную книжку и пометил себе: «Русаков. Связь с масонством? До 1 октября».

Впрочем, кем там в действительности представал все эти годы Русаков и по чьему заданию действовал, – со всем этим «контора» разберется со временем. Пока же этот человек все еще был наделен властью президента страны – вот с чем приходилось считаться.

Известны ли были «прорабу перестройки» выводы того секретного совещания в ЦК партии? В деталях, очевидно, нет, ведь было оговорено, что решения этой компартийной сходки остаются совершенно секретными. Но Корягин не сомневался, что кое-что до слуха Русакова все же просочилось, поскольку через два дня после этого «благородного собрания» он вдруг занервничал, всполошился и бросился за советом к нему, председателю комитета госбезопасности.

Поначалу, наверное, рассчитывал, что шеф КГБ раскроет ему все нити «компартийного кремлевского заговора». Но Корягин на это не пошел. Ставить в этой ситуации на Русакова – значило ставить на «серую лошадку». А на «серую» в такой игре ставить было не принято, уже хотя бы из соображений престижа.