Кингсблад, потомок королей

Неподалеку, у себя в саду, отец Нийла сметал в кучи последние опавшие листья. Нийл направился к нему, ни о чем не думая, словно устав после многих прощаний.

Дом доктора Кеннета Кингсблада числился среди древностей Сильван-парка: ему было уже тридцать лет! Дом был деревянный, потемневший от времени, и на фоне всех разнокалиберных архитектурных деталей, его составлявших, в памяти оставались разве что висячий балкон на третьем этаже да коричневый обливной кувшин с папоротником между кружевными занавесками большого окна, выходившего на парадное крыльцо. Это был дом простой и задушевный, как стихи Лонгфелло.

Доктор Кеннет бодро затараторил:

— Очень рад, что ты зашел, мой мальчик, теперь я хоть знаю, что ты жив. Все живешь на Севере, в Гранд-Рипаблик, а?

— Если вообще можно жить в таком холодище.

— Слышал, что ты служишь в банке. Хоть бы собрался написать мне про свои дела.

— Я боялся, что ты будешь шокирован.

— Нет, серьезно, как твои изыскания? Я не слишком близко принимаю к сердцу свою родословную, но, понимаешь ли, к чему-то это обязывает, если в тебе голубая кровь — красная, белая и голубая. Noblesse oblige![7]

Нийл заговорил тусклым голосом, без намерения совершить жестокость, но и без особого желания проявить милосердие:

— Возможно, папа, что у тебя кровь красно-бело-голубая, но у меня, если следовать твоей классификации, кровь черная, и это меня вполне устраивает.

— Ты что…

— Я обнаружил, что в маминой семье была негритянская примесь, а значит, это относится и ко мне.

— Что за шутки, Нийл? Мне это не нравится.

— Среди маминых предков по женской линии был один фронтирсмен — чистокровный негр, кстати сказать, женатый на индианке чиппева. Неужели она никогда тебе не говорила?

— Твоя мать не говорила мне ничего подобного, и я в жизни не слышал таких подлых сплетен и слышать не желаю! По женской линии она происходит из очень хорошей французской семьи, и больше я знать ничего не знаю. Господи милостивый, да ты что, хочешь свою родную мать — мою жену — превратить в негритянку?

— Я ее ни во что не хочу превращать, папа.

— Все это гнусная клевета, и попробуй кто-нибудь другой повторить ее, такого человека живо упрятали бы в тюрьму, уж поверь моему слову. Забудь об этих чиппева и ниггерах, в тебе нет ни капли их крови.

— Разве ты не можешь сказать негров?

— Нет, не могу, и не хочу, и не подумаю, и, пожалуйста, имей в виду… Боже мой, мальчик, ведь я-то, твой отец, должен знать, кто были твои предки, и уверяю тебя, в тебе нет ни на йоту неполноценной или дикарской крови, мне ли не знать, я же изучал бактериологию! Нийл, мальчик мой, во имя всего святого, постарайся понять, как все это серьезно и страшно! Даже если бы это была правда, ты обязан, скрыть ее ради твоей матери, ради твоего ребенка. Обязан!

— Я старался, папа, но знаю, долго ли еще смогу выдержать. Да и не скажу, чтобы мне этого очень хотелось. Пожалуй, я сейчас лучше отношусь ко многим так называемым цветным, чем к большинству белых.

— Не смеешь ты это говорить! Это безумие, это предательство, это измена расе, родине, религии — и это очень повредило бы твоей карьере в банке! Да, гм… Кто бишь был этот самозваный фронтирсмен?

— Ксавье Пик.

— Но с чего ты взял, что он был цветной?

— Узнал от бабушки Жюли, из архивов Исторического общества, из писем самого Ксавье.

Он был бы рад пощадить своего доброго, недалекого старика отца, но ему нужно было вступить в ряды борцов против Уилбура Федеринга, и он не считал, что Мэри Вулкейп — менее достойная подруга для его матери, чем миссис Федеринг.

Под конец доктор Кеннет совсем растерялся и только просил Нийла:

— Ты просто обязан молчать, пока я все это обдумаю, приведу мысли в порядок.

Нийл подумал, что это значит — до гробовой доски, но пробормотал что-то похожее на обещание.

Холодным осенним вечером в синей гостиной с терракотовыми занавесями, с каминными часами, которые в Гранд-Рипаблик считаются символом респектабельности, Бидди вырезала из бумаги кукол, хотя ей уже пора была спать — обычное дело! — Вестл писала письма и слушала по радио хоккейный матч, а Нийл проглядывал в «Тайм» раздел «Торговля и Финансы» и ясно видел при мерцающем свете электрического камина, что вся эта негритянская фантасмагория яйца выеденного не стоит и что он поступил жестоко, не подумав о том, как отнесется к делу отец.

Звонок. Вестл пошла открыть. Вернувшись в гостиную, она равнодушно сказала:

— Тебя спрашивает какая-то цветная женщина, что-то насчет комитета по вспомоществованию. — И снова взялась за свои письма, не терзаясь вещими страхами, хотя только что впустила в дом Софи Конкорд.

Софи торопилась: