Киномания

Мэтью сдержанно, но одобрительно кивнул, и слабеющее внимание Орсона тут же зацепилось за него. Они обменялись несколькими загадочными словами об одном из текущих проектов Орсона, о чем-то под названием «Другая сторона ветра»; отснятый материал, если я правильно понял, находился в четырех городах трех стран^{232}. Полчаса спустя все пошло вкривь и вкось. А потому Мэтью, Барбара и я собрались уходить. Но не Орсон. Ведь его балахон, по сути, был ночной рубашкой. А в квартире стояла только одна кровать.

Когда я поднялся из-за стола, Клер чмокнула меня в щеку – сухой прощальный поцелуй, печальное свидетельство того, что ее чувства ко мне не сильнее тех, что она питает по отношению к Мэтью или Барбаре. Но прежде чем мы удалились в коридор, Орсон выступил с заявлением.

– Нет-нет, это несправедливо, – сказал он капризным голосом, который теперь упал до раскатистого шепота. Мы повернулись – он с трудом поднимался на ноги, – Мы выпили за всех на свете, кроме Макса. А уж он заслуживает этого больше кого другого, – Клер улыбнулась, вздохнула и покорно налила коньяка на один палец каждому, – Я знаю, какой тост нужно провозгласить за Макса, – сказал Орсон, – Кое-что из моих радиотрудов. Может, кое-кто из вас и вспомнит. – Он вызвал из прошлого тот свой прежний голос; получилось довольно внушительное подражание его молодому «я», которое мне доводилось слышать только в записи. «Кто знает, какое зло таится в сердцах людей?.. Тень знает!»^{233} А еще и Макс Касл. Готов спорить на что угодно. За тень в каждом из нас, – Орсон поднял свой стакан. Мы выпили, – Тень, – пробормотал он, опускаясь на стул, – Странный парень. Странный парень. Но он был одним из нас.

Мы восприняли это как разрешение оставить его августейшее величество.

В коридоре Клер задержала меня, и Ферреры сели в лифт вдвоем. Пока мы ждали на площадке, я спросил:

– Он давно приехал?

– Неделю назад – чуть меньше.

Услышав это, я не сдержал упрека:

– Жаль, что я не встретился с ним раньше. Я много о чем хотел его расспросить.

– Я не хотела, чтобы ты встретил его раньше.

– Почему?

– Я опасалась, что он расскажет тебе то, что рассказал сегодня, – о Касле и «Гражданине Кейне». Я не хотела, чтобы ты использовал в своей ретроспективе то, что он может наговорить против себя. Он очень щедрый и доверчивый человек. Но теперь банда узколобых педантов объявила ему войну – заявляют на весь мир, что не он написал сценарий к «Гражданину Кейну». Меньше всего ему теперь нужно, чтобы закричали, будто и поставил «Кейна» не он. Ты меня понял?

Я сказал, что понял, и покраснел при мысли, которая тут же посетила меня: я с удовольствием включил бы все, услышанное от Орсона, в одну из моих лекций в архиве. Клер благоразумно избавила меня от этого искушения.

– И потом, – продолжила она, – нельзя всерьез воспринимать все, что он сегодня выдал. Он любит рассказать хорошую историю. Я бы на твоем месте сначала проверила то, что он наговорил, а уже потом публиковала.

– Включая и… – Я вспоминал слово, но Клер знала, что у меня на уме.

– Das Unenthüllte. Я думаю, это и имел в виду малютка Зип. И все же я бы не принимала все за чистую монету – Орсон многое говорит для красного словца. Так что нужна осторожность.

Неспешный лифт все еще не вернулся на площадку; я спросил у Клер:

– Тебя можно поздравить? – Она недоуменно посмотрела на меня. Я кивнул в сторону ее квартиры. – Это что-то постоянное?

Ответила она не сразу – по прошествии нескольких секунд.

– Вряд ли. Да это и к лучшему. Иметь его здесь – настоящее приключение, но в остальном… ты ведь не забыл свой маленький роман с Найланой, Девой джунглей. В жизни все, как это ни прискорбно, совсем не так, как на экране, верно? – Я согласился. Последовала новая, еще более весомая пауза. Потом она сказала: – Я вовсе не обязана тебе об этом говорить, но, несмотря на все разочарования, он – первый мужчина, чье присутствие доставляет мне удовольствие после Лос-Анджелеса.

После Лос-Анджелеса. В это число вместе с другими счастливчиками мог входить и я. Входил ли? – спрашивал я себя, но спросить у нее мне не хватило духа.

– Ты, наверно, очень занята. Для любви не остается времени.

– Что поделаешь. Это еще не самое тяжелое. – Она устало вздохнула. – Что-то не то происходит с мужчинами. Ты не обратил внимания? – Нет, не обратил. Да и с какой стати мне обращать? – Ты можешь это заметить в кино. Все эта дерьмовая псевдомужественность. Пристрелить их. Закопать их. Прибить их. Похоронить их. Этакие крутые лилипутики делают кино для крутых лилипутиков. Они отпугивают женщин. Может быть, это заговор против размножения. А будет и того хуже. – Я узнал ее речи. Она разрабатывала эту тему в своих критических обзорах со времен появления «Буча Кэссиди и Сандэнса Кида»^{234}.– Как бы то ни было, женщина от этого приходит в определенное умонастроение. Сколько можно просыпаться по утрам и находить рядом с собой Гекльберри Финна?!