Кинжал Клеопатры

Прошедшая небольшая гроза освежила воздух Нижнего Манхэттена. Элизабет перешагнула через несколько луж, пересекая парк Сити-холл, проходя мимо ряда молодых чистильщиков обуви, сидящих перед изящным зданием правительства. Они были одеты в комбинезоны и матерчатые шапочки. Их пальцы были в темных пятнах от лака, которым они весь день смазывали обувь. Паре мальчиков на вид было не больше девяти-десяти лет. Мэрия была популярным местом их работы, поскольку здесь они могли обслуживать как политиков, так и газетчиков с Принтерз-Роу. Когда она проходила мимо, самый младший, бледнолицый паренек с копной желтых волос, поймал ее взгляд и улыбнулся. Самый высокий мальчик, в комбинезоне, слишком маленьком для его роста, показал ей язык. Обычно такой жест мог бы позабавить ее, но сейчас он показался ей непристойным.

На полпути к парку Элизабет внезапно почувствовала непреодолимое желание увидеть своего отца. Его кабинет находился в «Твидовом суде», поэтому она подавила голод и пошла на север, к задней части мэрии. Его фасад выходил на центр города и был построен в то время, когда большая часть населения Нью-Йорка жила на южной оконечности Манхэттена.

Здание «Твидова суда» представляло собой внушительное сооружение в неороманском стиле на Чемберс-стрит, 52, в северной части Сити-холл-парка. Задняя часть здания суда выходила на заднюю часть мэрии, их разделяла тонкая полоса зеленых деревьев. Он был построен по заказу самого босса Твида, и, по иронии судьбы, в его стенах произошло падение политика, после того как «Нью-Йорк таймс» разоблачил, что он тратил крупные суммы денег из строительных фондов.

Элизабет поднялась по длинной лестнице к главному входу, миновав четыре массивные каменные колонны, поддерживающие классический портик, и прошла через середину трех высоких арок, ведущих внутрь здания. Ей не нравились фасады греческих и римских зданий. Они казались ей педантичными, их симметричные линии угнетали, однако ротонда здания суда – совсем другое дело. Кирпичная кладка была впечатляющей. Она была выполнена в оттенках кармина, изумруда и нежно-желтого. Ряд декоративных арок и балконов поднимался к потрясающему витражному потолку. Солнечный свет проникал в комнату через высокие арочные окна, а также через мансардный люк. Интерьер одновременно придавал стимул и успокаивал – странное наследие коррумпированного политика, который был одержим жаждой правления.

Она прошла по искусно выложенному кафелем полу, эхо ее шагов слабо отдавалось в огромном пространстве. Ей казалось, она пребывает в персидском дворце. Кабинет ее отца располагался на втором этаже. Она поднялась по тяжелой деревянной лестнице, любуясь золотыми люстрами, свисающими с потолков балконов и освещающими их углы мягким, рассеянным светом.

Она вошла в кабинет и обнаружила своего отца сидящим за массивным письменным столом, изготовленным из клена с довольно необычной резьбой. Его поверхность была инкрустирована зеленой кожей с золотой отделкой. Мать Элизабет заказала его из Лондона после того, как увидела его в каталоге.

Хендрик ван ден Брук был высоким мужчиной с сутулыми плечами из-за того, что всю жизнь наклонялся, чтобы поговорить с людьми меньшего роста. Копна вьющихся рыжих волос покрывала большую голову, и казалось, что он вот-вот упадет из-за ее веса. У него были такие же темно-голубые глаза, как у его младшей дочери, такая же бледная кожа и высокие скулы. Его губы были слишком пухлыми для мужчины, а нос длинным, что придавало ему небольшое сходство с французским философом Дени Дидро. Возможно, его лицо было некрасивым, но зато оно было поразительным – Элизабет так же думала и о своей собственной внешности. Она пошла в своего отца, а ее сестра – Лора унаследовала нежную, неземную красоту Катарины ван ден Брук.

Когда он увидел ее, его лицо расплылось в улыбке.

– Лиззи! Какой приятный сюрприз.

На секунду она испугалась, что он поймет, что с ней произошло, и начнет задавать вопросы. После нападения она чувствовала себя по-другому и боялась, что эта перемена будет заметна тому, кто так хорошо ее знал. Отец обошел свой стол и обнял ее, объятия длились дольше, чем обычно. Она не знала, как реагировать – то ли он был рад ее видеть, то ли он скучал по ней… или, быть может, он действительно понял, что что-то не так?

Но ей не стоило беспокоиться.

– Я очень надеюсь, что мой визит пройдет хорошо, – сказала она, поправляя платье.

Он рассмеялся – добрым, непринужденным смехом, похожим на журчание бегущей воды по камням.

– Хорошо? Ха! С каких это пор встреча с моей любимой дочерью должна пройти плохо?

Элизабет немного передернуло от его слов «любимая», хотя она знала, что это правда. Она чувствовала, что должна протестовать из-за Лоры, но в сложившихся обстоятельствах боялась, что это может показаться неискренним.