Кинжал Клеопатры

– Очень надеюсь, что вы правы. В противном случае вы очень глупая молодая девушка, а я – жалкое подобие редактора.

Он выглядел искренне огорченным, и Элизабет стало жаль его. Она решила быть предельно осторожной, если не ради себя, то ради него.

Она подняла записку.

– Что бы вы сделали на моем месте? Сообщили бы вы об этом инспектору Бирнсу?

– Сообщил ему о чем?

Они обернулись и увидели издателя газеты «Геральд» – Джеймса Гордона Беннетта-младшего, стоящего в дверях. Склонив голову набок, одетый в отделанный соболем сюртук модного парижского покроя, он был воплощением уравновешенности и элегантности.

Кеннет Фергюсон коротко вздохнул.

– Мистер Беннетт! Я… я думал, вы в Париже.

– Так и было, – сказал издатель, аккуратно складывая свои желтые лайковые перчатки, прежде чем положить их на ближайший стул вместе со своим цилиндром. – Но сейчас я здесь, и мне передали, что в газете происходят интересные события. – Он повернулся к Элизабет: – Добрый день, мисс…

– Позвольте мне представить мисс Элизабет ван ден Брук, моего звездного репортера.

– Ах да, я помню, что обещал вашему отцу, что мы найдем для вас здесь место. И, похоже, мы превзошли его ожидания, – сказал он, взглянув на Фергюсона.

– Сэр, она отлично справляется с работой…

Беннетт отпустил его взмахом руки.

– В городе уже поговаривают о том, что «Геральд» первыми наняли женщину – криминального репортера. Что еще более важно, ваша история продается в газетах. – Он грациозно развалился на одном из свободных стульев, выглядя очень ответственным.

Элизабет видела фотографии мистера Беннетта и всегда считала его довольно красивым, но во плоти он был еще более впечатляющим. У него было длинное лицо, чисто выбритая и мощная линия подбородка, высокий лоб и четко очерченные скулы. Нос у него был длинный и прямой, губы тонкие под несколько пышными усами. Но самыми поразительными чертами его лица были глаза. Хотя у его отца, как известно, были косые глаза, старший Беннетт не передал эту черту своему сыну. Глаза Джеймса Гордона Беннетта-младшего были большими, сияющими и необычного бледно-кораллового оттенка. Глубоко посаженные под тяжелыми веками, они, казалось, буравили взглядом того, с кем он разговаривал.

Он разгладил верх брюк и выдернул невидимую ворсинку из аккуратно выглаженной складки.

– Итак, мисс ван ден Брук, я прочел каждое слово в вашем рассказе. А теперь расскажите мне, чему еще вы научились. Будьте добры, ничего не опускайте.

Элизабет взглянула на Фергюсона, который кивнул.

– Хорошо, сэр, – сказала она. – Я расскажу вам все, что знаю.

Беннетт внимательно слушал, подперев подбородок рукой, время от времени кивая, пока она говорила.

– Вы храбрая девушка, – сказал он, когда она закончила. – Вы согласны? – спросил он редактора.

– Конечно, – отрезал Фергюсон, как будто его раздражал этот вопрос.

– Итак, что вы об этом думаете? – спросил Беннетт Элизабет, указывая на письмо.

– Я думаю, он насмехается над нами.

– И, возможно, заодно проверяет нас, – добавил Фергюсон.

– Как же?

– Он надеется, что мы это напечатаем.

Беннетт повернулся к Элизабет.

– Вы считаете также?

– Да. Он хочет получить признание за свои преступления.

– Но разве это не увеличило бы его шансы быть задержанным?

– Он не верит, что его поймают, – рискнула предположить она. – Он готов пойти на риск, потому что…

– Чувствует себя непобедимым?

– Да.

– Тогда мы должны спросить, почему он так уверен, что его не схватят, – заметил Фергюсон.

– Верно, – сказал Беннетт. – В этом-то и загвоздка. В самом деле, почему?

Тогда, и только тогда Элизабет подумала о вполне реальной возможности того, что его, возможно, никогда не поймают.

Глава 40

Джеймс Гордон Беннетт-младший разделял беспокойство Фергюсона о безопасности Элизабет, поэтому было решено, что Фредди будет сопровождать ее домой после работы. Беннетт не был поклонником Томаса Бирнса или Таммани-холла – много лет назад на его отца средь бела дня напали головорезы Таммани. В конце концов было решено, что газета опубликует дразнящее письмо, не упоминая, что оно было адресовано Элизабет.

– У меня нет никаких обязательств перед Томасом Бирнсом – пусть он узнает об этом вместе с остальными нашими гражданами, – пробормотал Беннетт, прежде чем покинуть офис Фергюсона, чтобы поужинать в Delmonico’s, его любимом ресторане (хотя было известно, что он писал критические статьи, когда еда была ему не по вкусу).

– Так какой он? – спросил Фредди Эванс, когда они с Элизабет вышли из здания «Геральд», чтобы сесть в трамвай, идущий на север.

– Мистер Беннетт очень похож на любого другого мужчину, – сказала Элизабет Фредди, когда они занимали свои места в трамвае. – Хотя и одет несколько лучше.

– У него есть французский акцент из-за того, что он все эти годы жил в Париже?

– Нет. На самом деле я бы сказала, что у него британский акцент.

Фредди усмехнулся.

– Держу пари, что это акцент высших сословий, а не жителей Ист-Энда, как я.

– Мне больше нравится, как ты говоришь. Хотя, возможно, это и не совсем правда, но и не совсем ложь.

– Что ж, большое вам спасибо, мисс.

– Ты должен называть меня Элизабет, помнишь?