Кио ку мицу! Совершенно секретно - при опасности сжечь!

— Как начальство… — и скрылся за дверью.

Кто— то чертыхнулся в адрес синоптика -чего таит, никогда толком не скажет…

Через минуту из штаба вышел командир группы, сзади него улыбающийся синоптик, довольный, будто самолично устроил летную погоду.

— По машинам, товарищи! — негромко сказал майор.

Главную роль в рейде отводили бомбардировщикам. Первые двадцать машин поднялись ровно в семь. Через десять минут следующая десятка, за ними истребители.

Из зоны, набирая высоту, полетели ложным курсом, дважды меняли его и наконец пошли прямо к острову. Когда пересекли линию фронта, испортилась погода. Облака затягивали землю, видимость над морем стала нулевой. Шли над облаками в ослепительном сиянии солнца. На альтиметрах — пять тысяч метров. Дышать стало трудно, не хватало воздуха.

Формоза открылась вершинами бурых скалистых гор — как рифы в белесом море. Летчики не отрывали глаз от ведущего. «Везет же самураям!» — с досадой думал Вадим, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть внизу. Только бесстрастные темные вершины, торчавшие в белизне сплошных облаков, проплывали под его самолетом. Облака безнадежно закрывали остров. Как теперь решит командир? Бомбить вслепую сквозь облака? Пробиваться вниз? Возвращаться обратно?… И вдруг, когда, по расчетам штурманов, бомбардировщики подходили к цели, пелена облаков разорвалась, в просвете показалась земля, впереди город с прямоугольниками кварталов, с темно-красными крышами, а вдалеке уже отчетливо видимое поле аэродрома…

Ведущий самолет качнул крыльями и начал снижаться. Маневр командира повторили и остальные. Прошли над центром города: справа ажурный железнодорожный мост, по рельсам сороконожкой ползет товарный состав.

Конечно, с земли тоже увидели вырвавшиеся из облаков самолеты. Но их не встретили почему-то ни единым выстрелом. И ни одного японского истребителя в воздухе! Налет был до того неожиданным, а самонадеянность японцев так велика, что они даже не подумали использовать противовоздушную защиту аэродрома…

Бомбардировщики уже вышли на цель, из-под фюзеляжа полетели короткие, тупо заточенные карандашики бомб. Уменьшаясь в размерах, они достигли земли и бесшумно, как в немом кино, взметнулись взрывами. Истребители барражировали над аэродромом, который уже застилали расплывающиеся клубы черного дыма. Самолеты, только что стоявшие стройными рядами на поле, теперь вздыбились и ярко горели, рассыпаясь на части. Пылали ангары, рвались цистерны с горючим, метались люди… Ближе к жилым постройкам, рядом с пакгаузами, выстроившимися вдоль железнодорожных путей, видны были кубики деревянных ящиков — еще не распакованные, не собранные самолеты, к которым тоже подползал огонь.

Бомбардировщики, сбросив последние бомбы, легли на обратный курс. На ближайшем аэродроме сделали посадку, заправились горючим и полетели на свою базу.

В этот день Вадиму, так же как и другим истребителям, не пришлось сделать ни одного выстрела в воздухе, но успех был громадный. Японцы не сообщили о своих потерях, однако через несколько дней в английских газетах можно было прочесть: китайская авиация совершила налет на аэродром близ Тайхоку на острове Формоза. Предполагают, что в армии Чан Кай-ши появилась морская авиация. Налетом уничтожено более сорока самолетов, два склада с авиационными частями, цистерны с большим запасом горючего. Погибло около двадцати летчиков и столько же ранено.

Сообщалось также, что на международной бирже резко упал курс японских ценных бумаг. Это тоже связывали с налетом китайской авиации на Формозу.

А ван ю-шины сидели в тот вечер и праздновали День Красной Армии. С полета на Формозу они вернулись без единой потери.

В штабе китайских войск тоже ликовали по поводу успеха — еще бы, впервые японцам нанесли такой удар. Через несколько дней супруга генералиссимуса, мадам Чан Кай-ши, которую прозвали «далай-дама», устроила пышный прием в честь добровольцев. Она охотно заменяла генералиссимуса, была оживлена, и юркая ее фигурка мелькала среди гостей. Мадам властно отдавала распоряжения, расточала похвалы. Военный министр Хо Ин-цин тенью ходил за супругой генералиссимуса, улыбался и одобрительно кивал при каждом ее слове. Мадам наслаждалась выбранной себе ролью, купалась в чужой славе.

Все выглядело роскошно во дворце губернатора провинции. На дверях зала колыхались бамбуковые гардины, прозрачные, будто сделанные из легкой ткани. Они, как водяные струи, переливались при дневном свете. У окна плоский, как ширма, аквариум, с причудливыми китайскими рыбками. На стенах картины, и среди них одна с изображением сосны и журавля: символ долголетия и счастья. Ну и, конечно, сама мадам Чан Кай-ши в элегантном европейском костюме.

По случаю торжества добровольцы сменили комбинезоны на черные костюмы, все при галстуках, в белых воротничках.