Киплинг

Но ведь историю человеческого детеныша все мы читали еще в то благословенное время, когда понятия не имели о том, что такое притча, иносказание, олицетворение, плоды цивилизации, о том даже, кто такой Киплинг, в чем состоит «бремя белого человека» и какой смысл вкладывал писатель в формулу «победит сильнейший». Прочти мы «Книги джунглей» первый раз в сорок лет, мы, может статься, и усмотрели бы родство Табаки и бандерлогов с лондонскими критиками и интеллектуальными «пикейными жилетами». Но когда тебе читают Киплинга в пять лет или ты сам — в семь, внимание обращаешь на совсем другое. Запоминаются увлекательный сюжет и «могущество средств» (если воспользоваться определением обожавшего Киплинга Куприна): богатый, чеканный, поэтичный язык, где каждое слово на своем месте, и меткие, яркие, живо схваченные портреты зверей. У волчицы-матери, когда она защищает свое потомство от Шерхана, глаза — как «две зеленые луны в темную ночь». В изображении зверей основной прием — контрастность. Багира, к примеру, «хитра, как Табаки, смела, как дикий буйвол, храбра, как раненый слон», голос же у нее «сладок, как дикий мед, струящийся с дерева». Балу — сонливый, степенный, старый медведь с нежным голосом, но с тяжелой лапой. Питон Каа — тоже стар, глуховат, часами любуется собой, лежа на солнцепеке и «завивая свое тридцатифутовое тело в причудливые изгибы и узлы», но этот сибарит и ленивец, как и Балу, в бою страшен: «Представьте себе копье, таран и молот, весящий пудов тридцать, управляемый холодным, спокойным рассудком». Крокодил Джакому мычит, как бык, стерегущая сокровища старая кобра пожелтела от старости и темноты, как слоновая кость. До сих пор пробегают мурашки по телу, когда вспоминаешь вкрадчиво сказанное ею Человеческому детенышу: «Много лет тому назад люди пришли сюда и хотели унести сокровища, но я поговорила с ними впотьмах, и они затихли». Киплинг, как мало кто из писателей, умел разглядеть в звере человека, а в человеке зверя.

Высокое литературное мастерство автора дает себя знать во всех эпизодах из жизни Маугли, да и в других историях, вошедших в «Книги джунглей». Литературное мастерство плюс отменное знание предмета, плюс проникновение в подростковую психологию, в пламенное мальчишеское сердце, для которого великодушие, долг, вера, достоинство — еще не пустые слова, не назойливая обязанность. Таковы слагаемые успеха книги, еще при жизни Киплинга вошедшей в золотой фонд английской литературы, вставшей в один ряд с «Робинзоном Крузо», «Гулливером», «Алисой в стране чудес».

* * *

Не откажешь в мастерстве и «Отважным капитанам». В мастерстве и в столь же глубоком проникновении в подростковую психологию — правда, читателя, а не героев. Запоминается повесть и откровенной тенденциозностью, ничуть не меньшей, чем в романе «Свет погас». Впрочем, в отличие от романа, тенденциозность эта простительна: писались «Отважные капитаны» для подростков, а какая подростковая повесть лишена тенденциозности? Ни в коей мере не являясь большой литературой, «Отважные капитаны», тем не менее — крепко сбитый бестселлер: Киплинг обладал превосходным чутьем на читательский спрос, не зря же он считался самым «зарабатываемым» автором в англоязычном мире. Бестселлер, предназначенный для мальчиков и их родителей, о том, что такое хорошо, а что такое плохо. Тяжко трудиться, выполнять свой долг, соответствовать жестким требованиям жизни, как всегда у Киплинга — хорошо. Болтаться без дела, хвастать, молоть языком, жить в свое удовольствие, быть пай-мальчиком — плохо.

История о том, как «спасительная» волна смывает с палубы океанского лайнера сына железнодорожного магната, «весь облик которого выражает смесь неуверенности, бравады и дешевого щегольства»[14], и превращает его из «несчастного подростка, которому за всю жизнь не довелось услышать прямого приказания», в отважного моряка рыболовной шхуны, работающего сутки напролет в поте лица за десять с половиной долларов в месяц, — проста и поучительна. Так же проста, как печально знаменитая надпись при входе в печально знаменитый концлагерь: «Работа делает свободным». Мотив освобождения, возмужания и душевной закалки избалованного отпрыска мультимиллионера Гарвея Чейна, которого «таскают из отеля в отель чуть ли не с самого младенчества» и который, согласно грибоедовской формуле, «упал больно, встал здорово», не нов и банален и оттого — в Америке, во всяком случае, — сразу же завоевал огромную популярность.