Кирилл и Мефодий

Голоса затихли где-то у выхода, а вместе с ними и шаги певцов. Молодость продолжала забавляться, бороться, искать свои никогда не существовавшие права. Те, кто пел непристойную песенку, были лишь немного моложе его, и все же их страдания были преходящими в отличие от его переживаний. Он — глава миссии, принесшей ему и славу, и много неприятных сюрпризов. Неужели он не в состоянии махнуть на все рукой, как они, и запеть песню беспечной молодости? Но одна только мысль об этом вызвала у него волну презрения к себе. Нет, он пришел в этот мир, чтобы оставить что-то после себя, но не для тех, которые всегда надеются на других, а для тех, которые своими руками строят города и которые сумеют оценить его по достоинству, когда получат для этого хотя бы некоторые возможности. Так, наедине с собой, Константин вдруг осознал, насколько он одинок в этом шумном большом городе, понял, что, если бы в его жизни не было книг, его пребывание на земле было бы бессмысленным.

Столько лет живет он в Константинополе и ни разу не заглянул в темные кварталы со столь же темными и подозрительными улочками, где за решетчатыми дверьми немало харчевен, пользующихся дурной славой. Там жужжат мухи, а после каждой перебранки деревянные чаши громыхают по каменной мостовой. Там кипит своя жизнь, там свой мир рыбаков, разорившихся купцов, мошенников и сильных людей, которым плевать на удобства, богатство, на все фальшивые чины и звания, сковавшие дурацкими нормами жизнь знатного общества, развращенного ложью и ханжеством. Разве Ирина не дочь этого лицемерия, разве она не доказала, что ее красота всего лишь западня для таких наивных, как он, книжников? Константин прошелся по комнате, остановился у стола и взял исписанный пергамент — это было письмо Мефодия. Брат писал, что искал его, и просил при первой возможности приехать к нему в Полихрон. Коротенькое письмо развеяло ощущение одиночества. Нет, Константин не был одинок. В Полихроне ждал Мефодий, в Солуни — мать, ее добрые святые руки, способные исцелить его боль. Там осталось детство, хранимое ею. Не раз припоминала она сыну его давний детский сон, — сон, предугадавший реальность. Его заставили выбирать себе невесту. Девушки стояли перед ним в ряд, сияя красотой, и он выбрал самую прекрасную — Софию, богиню мудрости. Действительно ли видел он тот сон или это было лишь чудесной выдумкой матери, Константин до сих пор не знал, но каждый раз, когда он возвращался в мир детства, она не забывала напомнить о сне. Зачем ему Ирина, если судьба давным-давно решила, что он будет женихом мудрости ?

Тихий стук в дверь прервал раздумья Константина. Он подошел к двери и открыл ее:

— Войди.

Деян неловко шагнул через порог, держа обеими руками шкатулку. Поздоровавшись, направился к ореховому столу, глазами найдя для нее место. Константин смотрел на поседевшую бороду, усталое старческое лицо, потемневшие от работы узловатые пальцы, и огромная жалость теснила ему грудь. Сколько раз этот человек проходил мимо него, сколько раз тихий стук в дверь вырывал его из книжного забытья, но он никогда не спрашивал себя о духовном мире слуги — ему было достаточно того, что старик есть, что он крестится, носит в себе спокойствие, рожденное верой во всевышнего. Деян поставил красивую шкатулку и направился к двери, но Константин остановил его.

— Откуда ты родом? — спросил он.

— Из-за Хема[12], — промолвил старик.

— Как же ты очутился здесь?

— Кесарь подарил меня...

— Выходит, ты пленный...

Старик молчал, стоя посреди комнаты, чуть сгорбившись; рубаха перепоясана тонкой конопляной веревкой, за которую засунута короткая деревянная свирель с костяными кольцами.

— Дети были?

— Были... И нива была, лен...

Воспоминание о ниве словно раскрыло стариковские глаза — чистая синь полилась из них и вдруг померкла. Константин вздрогнул от этой странной перемены. Он увидел, как в одно мгновение человек прожил свою жизнь и достиг черты безнадежности. Философ протянул руку к шкатулке, взял ее со стола и вложил в трясущиеся ладони.

— Возьми и иди, выкупи себя...

Не поняв его, старик остолбенел, затем медленно опустился на колени, и рыдания сотрясли его плечи.

— Учитель.., учитель...

— Встань, Деян, — тихо сказал Константин и бережно поди ял его.

Старик выпрямился, ошеломленно огляделся и направился к выходу. Когда дубовая дверь захлопнулась за ним, Константин снова сел и облокотился на подоконник. Ирина никогда не увидит драгоценной шкатулки с подарками халифа.

5