Кирза и лира

В учебке, среди ровесников, да еще в той, постоянно авральной спешке я всё откладывал, да переносил решение этой проблемы. А сейчас, здесь, в полку, где ровесников совсем мало, в основном все старше меня, а я не привык, не могу ходить в пацанах, причем, в этих позорных кальсонах. Да и на других, я видел, они смотрятся фигово: зад висит, мотня висит, колени отвисли… Фф-у! Не геройский вид, нет. Не соответствует, в общем, облику советского солдата. И вот, наконец, на второй день пребывания в полку, благо — плановая помывка, баня подвернулась, я утром, сразу по возвращении, в бытовке, обрезал их ножницами. Чик, — и сбоку, внизу, сделал изящные разрезы, как у нас на трусах сборной по волейболу, там в Братске. Получилось и красиво, и удобно. Я и в зеркале это видел — здорово получилось. Все мои всполошенные, бунтующие ощущения сразу пришли в норму, дискомфорта как не бывало, и настроение заметно улучшилось. Да и ребята вокруг говорили: о, молоток!.. орёл!.. спортсмен, что ли, да?..

— Вся страна, понимаешь, горбатится на него, полудурка-дармоеда, не доедает, не досыпает, отрывает от себя последнее, можно сказать, для этого оболтуса… А он — глядите! — понимаешь, портит это добро, плюет народу в душу. — Горько и язвительно скорбит старшина. — И как это надо понимать, рядовой Пронин, а?

— Я думал…

— Ах, он, оказывается, еще и думал!.. А кто тебе вообще тут разрешал о чём-либо думать, а? Герой, понимаешь, мне тут… ёпт… Кор-роче, р-рота-а, смир-рно! Делаем выводы: за порчу народного имущества, р-рядовому Пронину объявляю три наряда вне очереди… для начала.

— Есть три наряда…

— Марш к дежурному, спортсмен хренов. Р-рота отбой.

А я туда, в общем-то, и шел. Нет, не к дежурному по роте, куда старшина сейчас послал, а в тот туалет, когда старшина мои шорты увидел. Правда, шел я тогда с другой целью.

Да-а, такие вот дела!

После «чмо», это было второе запоминающееся впечатление в полку.

Ладно, как говорится: вот и распечатал я свой мешок службы.

26. Как бы прелюдия

Немного о грустном… (Кто из читателей не хочет взгрустнуть, эту главу может пропустить).

Итак, о грустном!

Армия, армия!..

Прейди я в армейский полк как все, как нормальные пацаны на обычную рядовую солдатскую должность, наверняка мне совсем нетрудно было бы нести тяготы солдатской службы. А что, правда: я шустрый, спортивный, упорный. Все армейские дисциплины даются легко, всё осваиваю запросто, почти слёту. Но мне, конечно, повезло, я попал служить в военный оркестр и еще во внештатный ансамбль песни и пляски. Ух, ты… Да, именно так! Как говорится, бабахнул дуплетом и прямо в яблочко. Не глядя. Да-да, именно в яблочко. Ехал-то я, если помните, за тридевять земель, учиться Родину от посягательств защищать, грозя подлым империалистам своим автоматом налево и направо, а выпало совсем не так. Скажу честно: по-другому мне всё это виделось там, на гражданке, не так.

Те, кто не знает некоторых армейских тонкостей, сейчас, в этом вот месте, наверное, ехидно подумают: «Ох, хитришь, парень, ох, лицемеришь, ох, красуешься, цену себе набиваешь!.. Сам и рад, наверное, радешенек, что от службы открутился, да? Кто ж поверит, что ты не рад? Это ж, один счастливый шанс из десяти тысяч, если не больше! Военный оркестр, ансамбль — это ж малина. Какой, скажите, нормальный пацан не мечтает туда попасть, в эти «танцы-шманцы-обжиманцы» — красота, а не служба… И нечего тут пищать. Играй там себе, парень, молча, сиди, пляши и радуйся». С одной стороны, это конечно так, соглашусь, но вот с другой… Да и не мечтал я вовсе об этом. Я же говорю, так получилось…

Паршивость нашего положения заключалась в том, что мы — музыканты-срочники, только первую половину дня, с восьми часов сорока минут утра до восемнадцати часов вечера, служим музыкантами военного оркестра, являем собой красу и гордость армии. В это время мы — военные музыканты, подчиняемся только военному дирижеру оркестра, и с любовью и гордостью занимаемся своим профессиональным делом. Но с восемнадцати часов, когда штатные музыканты-сверхсрочники, кое-как расставив на стеллажах свои инструменты, подхватившись, аж кителя сзади завиваются, галопом убегают домой, для нас наступает другая жизнь, чёрная. Даже очень чёрная. Мы, музыканты-срочники, переходим в полное распоряжение очередного дежурного по роте, разных сержантов, естественно командира взвода, замполита, командира роты, командира дивизиона, командира полка, — поодиночке и всех вместе взятых, которых много.

И что это значит, спрашиваете вы?