Кишот

Бесспорно, за ее бравадой скрывались тоска и неуверенность в себе. Она гордилась своими бабушкой и мамой, была счастлива выступать их преемницей, но в глубине души, несмотря на весь свой оглушительный успех, не считала себя достойной этой чести. Возможно, именно ее тайные сомнения в том, что она способна полноценно нести семейное знамя, сыграли важную роль в решении оставить карьеру в индийском кино и перебраться в Америку, где ее не будут – по крайней мере не каждую минуту – так жестоко сравнивать с достойными прародительницами, а ее собственный внутренний голос не будет постоянно напоминать ей: ты не такая, как они, ты хуже. В целом ее американское “я” нравилось ей больше, хотя прошлое давало о себе знать и здесь. К тому же биполярное расстройство – то, что объединяло всех трех женщин, не считаясь ни с пространством, ни со временем – было с ней всегда.

Для того чтобы справляться со всем этим, она применяла правильные лекарства и электросудорожную терапию. А чтобы почувствовать себя счастливой – она стала пользоваться этим задолго до переезда в Америку, прежде чем черная птица семейной болезни опустилась к ней на плечо, – разного рода стимуляторы-кикеры. “Хлопок”. “Бобы”. “Кислород”. “Оранжевое графство”. Оксиконтин.

Найти надежного поставщика в Индии никогда не составляло проблемы, да и в Америке всегда находился врач, готовый ради звездной пациентки нарушить правила. Ей говорили, что она сильно рискует, играет с огнем, но при этом выписывали очередную порцию лекарства. Увещевали, как опасны непоказанные опиоиды в сочетании с лекарствами, которые она принимает для поддержания своего душевного здоровья, но выдавали очередной рецепт. Слова “прямая угроза жизни”, “остановка дыхания”, “смерть” были произнесены, после чего ей выписывали желанное болеутоляющее, которое она без труда покупала в ближайшей аптеке. Нет проблем.

Даже самому непросвещенному человеку хватило бы беглого взгляда на содержимое шкафчика в ее ванной, чтобы понять: здесь живет настоящий фармаколог-эксперт, так что об опасностях ненадлежащего использования лекарств ей было известно. Употребление данных препаратов, в том числе посредством жевания и вдыхания, в размолотом либо перетертом виде, растворенных в воде или в качестве раствора для инъекций, приводит к неконтролируемому поступлению в организм оксикодона, что может привести к значительному превышению разрешенной дозы и мгновенной смерти. Она это знала. И все же – Господи, спаси! – регулярно практиковала ненадлежащее использование лекарств. Она не пыталась вводить раствор оксикодона через шприц непосредственно в вену, поскольку боялась иголок и нежелательных с учетом ее рода занятий следов, которые они оставляют на теле. Однако неконтролируемое поступление в организм оксикодона оставалось ее главным желанием. И потому – как жаль! – она жевала и нюхала оксикодон! Употребляла его в размолотом и перетертом виде! Каким шоком, каким разочарованием стало бы это для армии ее поклонников, узнай они правду! А может, конечно, и не стало бы. Мы уже упоминали, что Салма открыто говорила о не самых приятных сторонах своей жизни. Эту она замалчивала, но кто знает, возможно, ее фанаты, узнай они о ее пагубном пристрастии, просто добавили бы его к списку и начали бы любить ее еще больше. Как бы то ни было, в этот ее секрет был посвящен очень ограниченный круг людей. Вернее, всего один, не считая, разумеется, медиков: Румпельштильцхен знал. Иоземит Сэм знал. Еще одна причина уволить его, пока он не решил ее шантажировать. Хотя он едва ли совершит такую глупость. Она – женщина, обладающая возможностями. Он с

самого начала должен понимать, как глупо пытаться ее шантажировать.

Он попытался – в своей недавно приобретенной отеческой манере – остановить ее. Салма только передернула плечами:

– Я занимаюсь этим тыщу лет. Поверь, в умении правильно подбирать препараты я превзошла любого эксперта.

Услышав ее ответ, он тряхнул своей рыжей шевелюрой. Салма никогда прежде не видела мужчин, эффектным жестом откидывающих назад длинные волосы, этот жест заинтересовал ее.

– Всякий раз, когда я слышу эти слова, – обратился он к ней, пока его волосы, как в замедленной съемке в рекламе L’Oreal, завершали свой танец вокруг головы, – я думаю о кладбище мертвых экспертов по самостоятельному подбору препаратов. Думаю про Хита Леджера.

– Можешь еще раз откинуть волосы? – ответила она. – Как у тебя получается, что они летают, как в замедленной съемке?

Он сделал, как она просила, и улыбнулся:

– “Лореаль”. Ведь я этого достоин.