Китай-город

Палтусов подумал, что Пирожков дурачится, потом сел с ним на низкий глубокий диванчик на двоих. Обстоятельно, полусерьезно, полушутливо рассказал ему приятель историю "о некоем поваре Филате, его друге приказчике, Гордее Парамоныче и его жертве — французской гражданке Денизе-Элоизе Гужо". История насмешила Палтусова, особенно картина бушевания повара и поведение жильцов со старой дворянкой включительно, спустившейся вниз узнать, дадут ли ей завтракать на другой день.

Но лицо Ивана Алексеевича сделалось вдруг серьезным.

— Гогартовская сцена, — сказал он, — но ее ужасно жаль, она ведь очутится sur la paille,[153] как в мелодрамах говорится. Я подумал, что спасителем можете быть только вы.

— Почему? — со смехом вскричал Палтусов.

— Купцов много знаете…

— Вот что…

Но на вопрос, кто такой этот Гордей Парамонович, Пирожков затруднился ответить. Он не был уверен — прозывается ли он Федюхиным или Дедюхиным.

— Такого не знаю, — уже деловым звуком откликнулся Палтусов.

Ему рад он был услужить хоть чем-нибудь. Этого человека он выделял из всего московского обывательства и никогда на него и в помыслах не рассчитывал. Он записал его в разряд милых, бесполезных теоретиков и даже, когда раз об нем думал, сказал себе: "Если Пирожков проест свою деревушку и я к тому времени буду в капиталах, — я его устрою".

— Справьтесь, друг, справьтесь… Кто-нибудь из ваших знакомцев.

— Да кто он такой?.. ну хоть приблизительно.

— Кажется, кирпичом промышляет.

— Чудесно! Коли это так, тогда мы до него доберемся. Да позвольте, может быть, и я вспомню… Дедехин… Федюкин…

Палтусов начал припоминать. Пирожков окликнул его:

— Андрей Дмитриевич!

— Что прикажете, дорогой?

— Ведь купец в самом деле все прибрал к своим рукам… в этой Москве…

— А вы как бы думали? — с этими словами Палтусов вскочил и заходил перед диваном.

Он попадал на свою любимую тему.

— Вы дайте срок, — прибавил Пирожков, — тут еще другая история… вас тоже просить приказано… но только на обед… И здесь купец, и там купец…

— Раскусили? — с разгоревшимися глазами вскричал Палтусов, наклоняясь к гостю. — Я говорю вам… никто и не заметил, как вахлак наложил на все лапу. И всех съест, если ваш брат не возьмется за ум. Не одну французскую madame слопает такой Гордей Парамоныч! А он, наверно, пишет «рупь» — буквами «пь». Он немца нигде не боится. Ярославский калачник выживает немца-булочника, да не то что здесь, а в Питере, с Невского, с Морской, с Васильевского острова…

Речь Палтусова прервал звонок.

— Приемный час? — спросил Иван Алексеевич.

— Нет… я позднее принимаю… Это кто-нибудь свой. Может, Калакуцкий… мой, так сказать, принципал… Вот было бы кстати… Он, наверное, знает.

— Он ведь "entrepreneur de b^atisses",[154] как в песенке поется?

— Именно.

Палтусов ввел в кабинет Калакуцкого и тотчас же познакомил с ним Пирожкова.

Иван Алексеевич не без любопытства оглядел фигуру подрядчика "из благородных" и остался ею доволен; она показалась ему достаточно типичной.

— Душа моя, — торопливо захрипел Калакуцкий, — я к вам на секунду… завернул, чтобы напомнить насчет…

Он отвел Палтусова к окну и басовым хрипом досказал ему остальное.

Палтусов только кивал головой. По тому, как он держался с «принципалом», Иван Алексеевич заключил, что подрядчик им дорожит. Так оно и должно было случиться… Ловкий и бывалый молодец, как Палтусов, стоил дюжины подобных entrepreneurs de b^atisses, про которых поется в шутовской песенке… Пирожков стал ее припоминать и припомнил весь первый куплет:

Que j'aime `a voir autour de cette tableDes scieurs de long des 'eb'enistes,Des entrepreneurs de b^atisses,Que c'est comme un bouquet de fleurs![155]

— Вот, Сергей Степаныч, обяжите маленькой услугой моего приятеля, — заговорил громко Палтусов и подвел Калакуцкого к дивану.

— Чем могу?

Палтусов объяснил, в чем дело.

— Как зовут этого Гордея Парамоныча?

— Не то Федюхин, не то Дедюхин, — стыдливо произнес Иван Алексеевич.

— Федюхин!.. А!.. Не Федюхин, батюшка, Нефедин… Это вот так! Каменоломни имеет…

— Да, да!.. — обрадовался Пирожков.

— Знаю… мужик простота.

— А не плут?

— Плут… разумеется… но плутует он по-христиански, простота… жирный… все у него приказчики… Жена, говорят, бьет его… По пяти дней запоем пьет каждый месяц.

— Как вы все это знаете? — вырвалось у Пирожкова.

— Еще бы, на том стоим… Его просить… да о чем же, я все в толк не возьму.

— Сергей Степаныч, вы позвольте мне, — вмешался Палтусов. — Вы ведь в делах с ним…

— Был, да и теперь еще придется по весне.

— Ну, так я от вас съезжу… и с Иваном Алексеевичем мы обсудим… чего практичнее добиваться для этой Гужо.