Рубцов уже два-три раза разговаривал с Тасей. Он подошел к ней с протянутой рукой и совсем не так, как он поздоровался потом с Любашей. И это резнуло Любашу по сердцу. В первый раз, когда он обедал с Тасей у Анны Серафимовны, вначале он высматривал "генеральскую дочь", как-то она еще поведет себя. Но Тася начала рассказывать про свою страсть к сцене, про отца и мать, про старушек, — он размяк. После обеда он сам уже присел к ней. Она читала какую-то новую повесть. Ее голосок повеял на него приятной теплотой. И так бойко передавала она разговорную речь, чувствовался юмор и понимание.
— Барышню вы хорошую приобрели, сестричка, — сказал он Станицыной через три дня.
— Пришел ее послушать небось? — спросила Анна Серафимовна.
— Чтица толковая… И такая субтильненькая; дворянская дитя, а без важничанья. Хвалю!
Во второй вечер Рубцов заговорил с Тасей без всяких прибауток и угловатостей, так что Станицына диву далась.
— Нет Анны Серафимовны, — встретила его Тася.
Любаша сейчас же вмешалась в разговор.
— Тетя-то ненасытная какая, — заговорила она, напуская на себя перед Рубцовым еще большую развязность.
— Почему так? — суховато спросил он.
— К делам ненасытная… На Макарьевской, видно, в этом году хочет полмиллиона зашибить! Вон как ее спозаранку по городу носит…
Тася чуть заметно усмехнулась. Рубцов понял значение этой усмешки.
— Сестричку-то извините, — сказал ей Рубцов, мотнув как-то особенно головой.
— Что такое? А? — закричала Любаша и встала.
— Очень уж, для Великого поста, удержу себе не имеете.
— Это что еще?
В другое бы время Любаша начала браниться. А тут она точно чем подавилась, замолчала и съежилась.
— Великий небось пост идет, — все с тем же спокойным балагурством сказал Рубцов. — Говеете, поди?
— Отстань! — вырвалось у Любаши.
Она резко встала и отошла к окну. Тася вопросительно поглядела на Рубцова и тотчас же улыбкой как бы заметила ему: "Зачем вы ее дразните?"
— Вы позволите вас послушать? — обратился к ней Рубцов, сел поближе и потер руки.
— Сегодня беллетристики не будет… критическая статья.
— Тем приятнее-с.
Любаша у окна не проронила ни одного слова… Ей делалось невыносимо. И где это рыщет «мерзкая» тетя? Вот разлетелась сама компаньонку высматривать. И радуйся теперь!
III
Станицына быстро вошла в гостиную и остановилась в двух шагах от двери. Она была очень бледна.
— Извините, Таисия Валентиновна, заждались вы меня. Любаша, здравствуй… Сеня! Спасибо. На минутку пожалуй сюда.
Она не подошла к ним здороваться и жестом показала Рубцову.
— Сейчас, — обратилась она к девицам. — Сеня, на два слова!
Рубцова она увела через залу в свою уборную, небольшую комнату около детской.
Ни шляпы, ни пальто с меховой отделкой она не снимала.
— Дела, Сеня! — заговорила она отрывисто. — Виктор Мироныч угостил на этот раз изрядно… Сто тысяч франков, срок послезавтра.
— Ловко! — вырвалось у Рубцова.
— И на фабрике неладно.
— Что такое?
— Дело дойдет, пожалуй, до стачки… А я этого не хочу. Немца я разочту… Неустойку плачу.
— Сколько?
— Десять тысяч… Но это важнее. Ты идешь ко мне?
Рубцов помолчал.
— Скорей говори.
— Да мы, сестричка, вдруг как не поладим?
— Это почему?
— Так, я замечаю.
— Полно…
Она вскинула на него ресницы.
— Вы привыкли теперь к другим людям…
— Не болтай пустого, Сеня, — строго сказала она. — Ты знаешь, что я тебя разумею за честного человека. Дело ты смыслишь.
— Ну ладно, ну ладно, — шутливо заговорил он и взял ее за руку.
Рука дрожала.
— Сестричка, милая, — почти нежно вымолвил он, — что же это вы как расстроились? Стоит ли? Все уладим. А от Виктора Мироныча и надо было ждать этого. Ваша воля носить ярмо-то каторжное!..
— Что же мне делать? — почти с плачем воскликнула она и опустилась на стул.
— Известное дело — что!
— Говори.
— Оставить его на веки вечные…
— Я не хочу, чтоб дети…
— Полноте, — остановил ее Рубцов, — к чему жадничать?
— Я не жадничаю.
— Ан жадничаете. У вас свое состояние большое. Хватит на двоих. Ну, хотели поддержать имя, фирму, что ли, опыт произвели. Ничего вы не поделаете! Купить у него мануфактуру… Достанет ли у вас на это собственного капитала или кредита?.. Да он и не продаст. Он без продажи с молотка не кончит. А вы не пожелаете покупать с аукциона, пока он Ваш муж; да и не нужно вам.
— Я не жадничаю, — повторила она, задетая его словами.
— Это все отчего идет? Где корень?
— Развестись надо! — обронила она.
— Правильно!
— Шутка сказать!
— И совсем не трудно… Что же, пятнадцати тысяч целковых, что ли, не найдете?
— Дешевле будет, — точно про себя выговорила Станицына.
— И дешевле… Такие доки есть по этой части.
Рубцов понизил голос и опять взял ее за руку. Анна Серафимовна закрыла на минуту глаза. "Ведь вот и он — честный малый и умница — говорит то же, что и она себе уже не раз твердила… Разорение и срам считаться женой Виктора Мироныча!.."
— Не знаю, Сеня, — промолвила она.
— Да ведь это, сестричка, все равно что когда зуб гнилой заведется. Одно малодушие эликсирами его разными смачивать, ковырять, пломбу вкладывать. Дайте дернуть хорошенько. И конченое дело!..
— Это дело длинное, а выйти теперь-то как…