Китай управляемый

В этом странном рассказе нашли отражение едва ли не все основные темы китайского учения о мире и бытии. Хаос, пребывающий «в центре» мироздания (соответствующем стихии Земли), есть условие существования всех вещей: недаром «на его земле» встречаются олицетворения мировых стихий. Принимает же их хозяин с «необыкновенным радушием» (букв. «высшей добротой»), благодаря которому воцаряется вселенское согласие: Юг в китайской космологии соответствует стихии Огня, Север – стихии Воды, а их встреча в центре, то есть в стихии Земли, считалась в даосской традиции главным условием зарождения в теле подвижника Дао так называемого «золотого эликсира» – вечноживого эмбриона. Однако Хаос воплощает качественно иной, более высокий порядок бытия по сравнению с физическим космосом, отчего владыки мировых океанов не могут его понять и, как можно догадаться, оценить по достоинству его доброту, что значило бы оставить Хаос в покое. Ибо Хаос воплощает абсолютно внутреннее, высшую полноту и самодостаточность, тогда как проделывание дырок в нем соответствует проецированию на Хаос человеческих понятий, попытку переделать его по образу и подобию человека. Ограниченность правителей Севера и Юга заключается как раз в том, что они хотят, как принято среди людей, отблагодарить хозяина за милость. Однако очеловечивание Хаоса равнозначно его гибели. Древнейший комментатор «Чжуан-цзы» Го Сян так и говорит: «Нарочитое делание губительно». До некоторой степени китайское предание о Хаосе составляет интересную антитезу библейской легенде о сотворении человека за одним важным исключением: смерть Хаоса, превращенного в человека, означает не преднамеренное убийство (ср. убийство Авеля или даже убийство Бога у Ницше), а забвение истоков бытия в мире гуманитарного знания. Человеческие понятия и сама предметная практика людей есть не что иное, как отрицание, хотя и непроизвольное, первозданной цельности мира-хаоса. Как заметил один из китайских комментаторов рассказа о Хаосе, «с древних времен не было ни одного человека, который не проделывал бы дырки в Хаосе».

Из этого рассказа можно заключить, что очеловечивание Хаоса – процесс неизбежный и даже естественный. Другое дело, что мудрость Великого Пути заключается, собственно, в знании до-человеческих, «хаотических» корней знания, и сама реальность, в китайском представлении, есть не что иное, как Хаосмос, преемственность хаоса и космоса. В средневековой литературе, причем не только даосской, венцом познания часто называется способность «сердцем укорениться в Хаосе». Как нам уже известно, познание в китайской традиции требует духовного совершенствования, соответствует утончению и просветлению духовной чувствительности вплоть до опознания абсолютного мрака вездесущей предельности существования, то есть выведения на свет открытости бытия мирского праха.

А применительно к теории систем это означало бы создание открытой, способной к творческому обновлению организации.

Как бы там ни было, Хаос на самом деле доступен внутренней интуиции «семян» или «импульсов» самой жизни в состоянии полного покоя духа, позволяющего отвлечься от данных чувственного восприятия и умозрения. Например, в традиционных комплексах нормативных движений начальная поза символизировала как раз состояние хаотического всеединства, или Беспредельного. В позднейшей литературе, причем не только даосской, венцом познания часто называется способность «сердцем укорениться в Хаосе». Как говорит в своих комментариях к приведенному сюжету Ван Фучжи, «Хаос существует постоянно в способности соответствовать вещам и не умирает. Не нужно ни просвещать народ, ни оглуплять его». Хаос потому и не противится своему погублению, что, как сам Путь, не отличается по существу от человеческой деятельности. Как говорит другой комментатор, «каждый человек носит в себе Хаос». Хаос сам есть предел «на-следования Иному». Действия недальновидных владык Севера и Юга, проделывающих дырки в Хаосе, заставляют вспомнить притчу о «флейте Неба», где пустота отверстий в сделанной человеком флейте едина с пустотой земных каверн и пустотой самого неба.

Состояние Хаоса есть не что иное, как действие «импульса времени», который представляет собой, как нам уже известно, не-двойственность актуальных и виртуальных качеств бытия. Оно в высшей степени неопределенно именно потому, что это действие занимает время более короткое, чем самый короткий из доступных восприятию отрезков времени. В нем все проходит прежде, чем обретет зримый образ, и этим не-мыслимым потоком происходящего хранится бездна бытия, непреходящее Неизбывное.