Китайский аванпост

Опять Лазарь Моисеевич ничего не понял… Какой-то Брежнев, по ГУЛАГу кто-то соскучился… Но зато заметил у всех в этой толпе, буквально у каждого… то ли пассажира, то ли жителя той самой проклятой преисподней – здесь он совсем запутался… – у каждого была такая светящаяся плитка в руках, и некоторые не только светились, но и звуки издавали.

Большинство в качающемся вагоне просто молча смотрели на эти плитки, но всё больше любопытных собиралось вокруг. Лазарь глянул в окно и обомлел: в тёмном туннеле мимо неслись, сливаясь в светлую линию, отдельные лампочки, было видно, что поезд летит с огромной скоростью, и он понял, откуда этот высокий противный звук. Таким темпом все девять километров от «Сокольников» до «Крымской площади» давно бы закончились, а они всё неслись по преисподней, и большой вопрос: куда?!

Приблизилась женщина культурного вида, в очках и почти прилично одетая:

– Лазарь Моисеевич Каганович! – торжественно объявила она, всматриваясь в свою плитку. – А я ведь по вам диссертацию писала…

– Кому писала? – вскинулся бедный член Политбюро ЦК ВКП (б).

– Как кому? – удивилась дама. – В ВАК, конечно… – И обратилась к публике весьма надменно. – Если кто не в курсе, это ему мы в Москве обязаны нашим прекрасным метро. Его так и звали – Первый прораб.

Она стала водить пальцем по плитке, похоже, читать:

– Знаете, во что превратились ваши первые 13 станций и 11,6 километра трасс? – победно посмотрела на прораба. – В 241 станцию и линии общей длиной 415 километров! Сегодня метро перевозит 2,5 миллиарда пассажиров в год, вот во что превратились ваши 13 станций! И не зря в вашу честь с 1935-го целых двадцать лет Метрополитен нёс ваше имя…

– А потом? – осторожно спросил Лазарь, забыв про нелепость вопроса.

– А потом твой друг Коба ласты склеил, – встрял кудрявый пожилой человек с футляром для скрипки, – и стало метро просто Московским метрополитеном.

– Ты на Сталина, отца нашего, не тяни, – воинственно выступила вперёд бабка в розовых панталонах. – Мало он вас, кудрявых да носатых, видать, учил. Всё вам неймётся…

– Вам, нам, – завыступал скрипач, – все одинаковы… Этот вот, – кивнул на вконец затравленного чиновника 30-х, – этот и в Шахтинском деле отличился, и на Кубани при изъятии хлеба позверствовал… Все хороши были…

Разум активного большевика Юзовки отказался понимать, откуда эти люди всё знают, кто они и как ко всей этой истории отнесётся Сталин, которого тут при нём ни во что не ставят. Учёная дама словно прочитала его мысли:

– Вы не переживайте, вы всех их переживёте: и Сталина, и друзей своих по Политбюро. Умрёте достойно в возрасте девяноста семи лет, и похоронят вас торжественно на Новодевичьем.

Солидный мужчина, стоявший чуть поодаль, показал часы, на циферблате которых красовался памятник из розового гранита среди больших деревьев. В это время из толпы вылезла голова чучела петуха с бордовым хохолком, за ней показалось всё длинное вертлявое тело в изорванных штанах. Размером побольше других плитку чучело развернуло перед Кагановичем:

– Бумер наш звездой Интернета стал, двести тысяч уже набрал…

На плитке Первый прораб страшно и убедительно прокричал «Молчать!» в сторону девиц и с этого момента стал уменьшаться в размерах. Вокруг стояли очень странные люди, и вагон был ими полон. Определив, что «прораб» ничего не понял, чучело пояснило:

– Вот сейчас, чел, в данный момент, любой куколд или там зуммер сопливый в любой точке земного шара может вас увидеть. За несколько минут вас посмотрело уже более 200 тысяч человек, а через час будет миллион!

«Всё, – подумал Лазарь Моисеевич, – Иосиф мне этого не простит…»

Спас его родной голос машиниста Долгопятова.

– Следующая станция, – машинист деликатно тронул Кагановича за плечо, – «Дворец Советов».

Он проснулся, машинально глянул на часы и с ужасом увидел на них цветные светящиеся фигурки. Постепенно внутреннее мерцание поблекло, выступил знакомый циферблат часов швейцарско-советского мастера Габю, которые ему недавно подарил товарищ Сталин.

Школа бизнеса

(киноповесть)

Голова болела так, что лучше бы он и не просыпался. Повернуть её и посмотреть вбок не получалось. Он лежал на спине и смотрел в потолок. Пытался вспомнить вчерашнее, но, кроме холодной воды в туалете, ничего не припоминалось. Поводил рукой по дивану – рядом никого не было. Другую руку опустил вниз, нащупал открытую бутылку «Боржоми», жадно допил, не в силах поднять голову и обливаясь, и снова заснул.

Второй раз проснулся от крика горничной. Он повернулся в попытке разыскать воду и на полу, рядом с пустой бутылкой, увидел поварской секач, обильно покрытый засохшей кровью с пучком седых волос. Мысли двигались медленно, наличие секача он связал с пустой бутылкой, вспомнив, как она при падении обо что-то звякнула…

* * *

Кто бы мог подумать, что за короткое время его жизнь так может измениться? Всего-то год назад он и не представлял, что начнёт выпивать и вести такой отвратительный образ жизни. А уж о том, чтобы вот так ужраться, как последний алкаш, о таком он даже помышлять не мог.