Китти. Следуй за сердцем

С тех пор весь теплый сезон, иногда даже в самую жару на солнцепеке или, наоборот, в промозглую и ветреную погоду, дедулю Алекса можно было увидеть во дворе – в гамаке, натянутом между старой грушей и яблоней-папировкой, окруженного клубами дыма из его трубки, с кипой газет и связками писем на коленях. Заносить обратно в дом все эти газеты и письма, а также кляссеры с марками, альбомы с коллекцией винтажных открыток, ботанические атласы и географические карты всегда приходилось дяде, но он не жаловался. Дядя радовался, что дедушка не грустит, радовался, когда он проводил много времени на свежем воздухе, что, по его мнению, хотя бы отчасти компенсировало то, что дедушка дымил как паровоз. «Хорошо еще, что он курит на улице, – говорил дядя, – он ведь способен и весь дом своим табаком провонять. От этого гамака одна польза – дедушка стал лучше спать и больше кушать!»

Вообще, дядя Стефан – удивительный человек, он во всем находит что-то хорошее. Он никогда не унывает, и это неизменно меня восхищает, а порой мне становится стыдно, потому что я, откровенно говоря, по натуре отнюдь не оптимистка. Я никак не могла смириться с тем, что дедушка курит, и постоянно пыталась его переубедить, но не преуспела. Трубочный табак пахнет приятно, да и дедуля с трубкой выглядел солидно и загадочно, словно Шерлок Холмс, но порой он заходился в таких приступах кашля, что любое, даже самое близкое сходство с великим сыщиком теряло всякое очарование. Когда я обратилась к маме, надеясь, что вместе мы сможем отвадить дедулю от пагубной привычки, она только с сожалением развела руками: «Китти, дорогая, ты знаешь его всего двенадцать лет, а я – сорок. Поверь, то, что он проводит время на свежем воздухе, – уже благо!»

Гамак дедулю не подвел и прослужил ему до самой смерти. Мне тогда было восемнадцать, я только закончила среднюю школу[1]

и собиралась поступать в университет, чтобы стать учителем английского языка. Жаль, что дедуля этого не застал, он бы мной гордился: он всегда хотел, чтобы я пошла по его стопам и стала преподавателем. Сам Алекс был профессором истории и до смерти бабушки читал лекции в нескольких брюссельских университетах. После него мне достались пропахшие табаком ботанические атласы и альбомы с открытками. Мама с дядей оставили себе еще буквально пару дедушкиных вещей, представляющих относительную ценность, после чего Стефан продал дом соседу, который как раз намеревался расширять свой участок, и переехал к морю, в Остенде.

Мне до сих пор неясно, как можно было бросить Брюгге и переехать куда-либо, пусть даже и в соседний город к морю. Но у дяди имелись свои соображения. Соображения звали Анной, на которой дядя Стефан, закоренелый сорокавосьмилетний холостяк, без малейших колебаний женился спустя два месяца знакомства и живет счастливо по сей день, посрамив все унылые статистические прогнозы касательно браков и разводов.

Вскоре после смерти дедушки грянуло новое несчастье – папа пропал. Он уехал в командировку в Финляндию и не вернулся. Мы с мамой какое-то время даже не волновались, так как он часто и подолгу ездил в командировки в финский филиал, где обучал местный персонал работе с какими-то точными приборами, и длительность командировок варьировалась в зависимости от понятливости этого самого персонала. Но через месяц папа не вернулся, не отвечал на телефонные звонки, и мы забеспокоились. Мама позвонила ему на работу и попросила назвать номер офиса в Финляндии, так как у папы явно сломался телефон, и удивленный секретарь ей ответил, что папа уже месяц как уволился. В ходе дальнейших расспросов секретарь приходил во все большее смятение: оказалось, что у них нет и никогда не было финского филиала, что папу никогда не отправляли в командировки, однако он сам частенько договаривался об удаленной работе, ссылаясь на слабое здоровье.

Мы были в недоумении и растерянности. Не то чтобы семейная жизнь моих родителей отличалась какой-то особой гармонией, скорее даже наоборот: папа был вечно всем недоволен, по любому поводу язвил и ехидничал, чем раздражал и меня, и маму. Жить с таким желчным человеком было очень трудно, нередко случались ссоры и скандалы, но пропасть без вести – это уж слишком.

А через пару недель пришли и вести: с нами связался папин адвокат, предоставил документы на развод и требование о разделе квартиры. Сказал, что «его клиент наотрез отказывается видеться и общаться с бывшей женой, поэтому весь судебный процесс будет проводиться заочно». Стыдно признаться, но я почувствовала огромное облегчение. Нельзя так говорить о своем отце, но он был гнусным человечишкой, я не помню о нем почти ничего хорошего: сплошные придирки, претензии, недовольство, хамство и насмешки. К счастью, он редко бывал дома, так что большую часть времени я проводила в тишине и спокойствии. Я даже не сожалела о продаже квартиры – пусть подавится! – но переживала за маму. Все-таки она столько лет с ним прожила и, несмотря на ссоры, никогда не изъявляла желания расстаться.