Китти. Следуй за сердцем

Через пару минут она вернулась с плетеным подносом, на котором лежал нарезанный крупными ломтями ароматный хлеб с поджаристыми семечками, тонюсенькие полупрозрачные ленты хамона, кружочки помидора и кубики дорблю. Она поставила все это геометрическое разнообразие на стол, а еще через мгновение принесла два бокала искрящегося «Фраголино» и один протянула мне.

– За счет заведения! – Она подняла бокал и торжественно произнесла: – За новую жизнь!

Сложно было с ней спорить. Я осушила свой бокал до дна и принялась за первый за долгое время завтрак.

Так я познакомилась с Оливией.

А через пару часов в кафе за свежим хлебом заскочил Карл. Узнав меня, сытую, разомлевшую и прикорнувшую в уголке, он невероятно обрадовался, когда выяснил, что я теперь живу в Брюгге, и предложил работать у него.

Роман с книгами

На данный момент я вот уже шесть лет работаю у Карла в его книжном магазине. Здесь сухо, немного пыльно и постоянно царит полумрак, который старинные мутные люстры под потолком разогнать не в состоянии. Потертые сосновые доски пола скрипят под ногами, а отполированные годами и тысячами прикосновений деревянные перила лестницы, наоборот, почему-то выглядят как новые. Я одна из тех счастливых людей, которым для того, чтобы попасть на работу, нужно всего лишь спуститься по ступенькам: за дальними стеллажами на втором этаже прячется дверца в небольшую квартиру.

Квартирка не отличается особыми удобствами, но в ней есть все, что может понадобиться относительно юной и сравнительно неприхотливой особе вроде меня: крохотная спаленка, которую почти полностью занимает большая кровать на низких ножках, несколько плетеных корзин для одежды (потому что шкаф – это для слабаков), большое зеркало, прислоненное прямо к стене, прикроватная тумбочка с неизменной стопкой книг и поигрыватель на полу, в котором за все время его существования вертится один-единственный диск с подборкой заводной попсы. Дальше идет кухня с плитой и шкафчиками для посуды, «общительным» (то есть громко жужжащим, булькающим и ворчащим, словно вредный старикашка) холодильником и большим столом в центре, который абсолютно здесь не нужен и занимает слишком много места, но прекрасно смотрится в сочетании с высокими барными табуретами. Затем – совмещенный санузел с продолговатым окошком под самым потолком, милой металлической эмалированной раковиной с синим орнаментом по краям и старинной маленькой бронзовой ванной. За последнюю я готова простить квартирке все остальные неудобства, даже крохотные размеры самой ванны: в нее удается погрузиться, только свернувшись клубочком, но зато, если добавить морской соли, пены и немного розовых лепестков, можно окунуться в роскошь девятнадцатого века.

Так вот, квартирка и магазин шли в комплекте. Когда-то вместо книжного здесь была швейная мастерская, и ее владелец чрезвычайно беспокоился за сохранность своих тканей и готовых заказов, поэтому не хотел оставлять ее без присмотра ни на минуту. Потом он с детьми и внуками переехал куда-то в Северную Америку – то ли в Канаду, то ли в Канзас, что-то на К, а мастерскую продал за сущие гроши местному «состоятельному безумцу», по его словам. То есть Карлу. Карл каждый раз рассказывает эту историю с довольной улыбкой и с какой-то необъяснимой гордостью вспоминает столь лестную характеристику. Когда бывший хозяин узнал, что он хочет устроить здесь библиотеку, то был весьма обескуражен. Сознание опытного дельца отторгало мысль о том, что на свете бывают богатые люди, которым нравится разъезжать по всей Европе, скупать на барахолках старые книги, приводить их в порядок и за копейки перепродавать. Но Карл не нуждается в том, чтоб зарабатывать себе на пропитание, он просто любит книги, любит их запах и шорох страниц, да и вполне может позволить себе подобное оригинальное хобби. Так же как и подобрать в каком-то кафе старую знакомую и сразу пристроить ее на непыльную (хотя, если в буквальном смысле, то довольно-таки пыльную) работенку. Мама, узнав, что я теперь нахожусь под протекцией Карла, угомонилась и сдала билеты. Она так мучилась и переживала, несмотря на мое успокаивающее вранье, будто «мне уже лучше», что готова была примчаться куда угодно, чтобы, если понадобится, даже упаковать меня в смирительную рубашку и отправить в больницу. Карл же после случая с гамаком стал для нее неоспоримым авторитетом, благороднейшей персоной на всем белом свете, что я, впрочем, даже и не думала оспаривать, потому как сама была ровно того же мнения.