— Она говорила с ним не так, как посмела бы говорить рабыня, — вспомнила третья.
— Мы все слышали ее!
— Она обращалась к нему по имени, пачкая его губами рабыни!
— Что Ты сделала? — повторила свой прежний вопрос первая рабыня.
— Я покинула лагерь без разрешения, — призналась брюнетка.
— За это, возможно, тебе грозило избиение, — заключила рабыня, — но едва ли тебя стали бы держать этой клетке.
— Я убежала! — выдавила из себя брюнетка.
Вслед за этим признанием повисла гробовая тишина. Рабыни, кто с недоверием, кто в шоке уставились друг на дружку. Они были явно напуганы. Затем взгляды всех присутствующих скрестились на брюнетке, которая теперь была напугана не меньше их. Возможно, именно в этот момент до брюнетки начал доходить характер того, что она совершила, как и то, что она была той, кому подобные поступки не были позволены.
— И теперь тебя поймали! — заключила первая из рабынь, рассматривая брюнетку сквозь прутья своей собственной клетки.
— Да, меня поймали! — призналась брюнетка и, бросившись на пол клетки, свернулась калачиком и зарыдала: — Меня поймали.
«Что если он, действительно, теперь с Гора? — думала она, лежа в клетке. — И что если я, действительно, должна быть рабыней?»
Ее начала колотить крупная дрожь.
— Меня поймали, — прошептала девушка, испуганно глядя сквозь прутья. — Меня поймали!
— Я собираюсь заявить свои права на рабыню, — сообщил Кэбот Лорду Гренделю.
— Но до конца празднеств еще несколько дней, — заметил тот. — Есть время попировать.
— Я собираюсь прогуляться в лес, — сказал Кэбот. — Хочу найти наш старый лагерь, из которого мы начали свой путь к дворцу.
— Кажется, я понимаю, — усмехнулся Лорд Грендель.
— И не надо делать секрета из моего ухода, — предупредил Кэбот, — как и из цели моего путешествия.
— И какова же, предположительно, должна быть причина твоей прогулки в этот раз?
— У прогулки, — пожал плечами Кэбот, — может быть не одна причина.
— Но какова, — не отставал Грендель, — будет та причина, которая будет лежать на поверхности, ясная для всех?
— Увести рабыню в лес, подальше от цивилизации, и делать с ней все, что мне захочется, — ответил Кэбот.
— В общем, сделать так, чтобы она узнала, что она — рабыня?
— Именно.
— Не думаю, что я хотел бы оказаться на ее месте, — хмыкнул Лорд Грендель.
— Когда я закончу с ней, — пообещал Кэбот, — она будет знать, кто она.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, — кивнул Лорд Грендель.
Глава 75
Запах рабыни
— Я могу я говорить, Господин! — спросила рабыня.
— Нет, — отрезал Кэбот.
Она, голая, с закованными за спиной в наручники руками, шла за ним, то и дело спотыкаясь, когда он дергал за поводок.
Они уже забрались довольно глубоко в лес.
За два дня до этого, Кэбот заявил на нее права и потребовал вернуть ему его собственность. С этим у него не возникло никаких трудностей, поскольку он был теперь личностью известной в жилых районах Мира, а надпись на ошейнике рабыни четко гласила: «Я — собственность Тэрла Кэбота».
Его рабыне хватило одного взгляда на него, когда он вошел в конюшню, чтобы понять, на этот раз она пришел за ней. На нем больше не было праздничных регалий. Их место заняла простая туника, покрытая пятнами различных оттенков зеленого и коричневого, то есть тех цветов, которые могли бы быть фоновыми в определенных естественных условиях, скажем, в лесу. Поверх туники был накинут плащ путешественника, тех же расцветок, а ноги были обуты в высокие закрытые спереди сандалии, обычная обувь для солдат и путешественников. Талию мужчины опоясывал ремень с кошелем и ножнами. Из-за его спины, торчал топор на длинной рукоятке, закрепленный там на ремне. Этот топор был значительно меньше кюрского, того размера, с которым мог управиться человек. Дорожная сумка, которая будучи переброшена через плечо, висела бы у левого бедра, осталась стоять у ворот. В левой руке мужчина держал пару тонких рабских наручников и моток легкой цепи, которой предстояло служить поводком.
Она услышала его голос, подзывавший дежурного, а через пару мгновений в двух замках, запиравших клетку, один за другим проскрежетали ключи. Дверца распахнулась, и девушка увидела тени прутьев, скользнувшие по деревянному полу. А потом перед нею выросли две тяжелых сандалии. У них были массивные ремни, опоясывавшие голень, поднимаясь высоко, почти до колен. Они смотрелись массивно и очень брутально.
Она немного приподняла голову, но, увидев его глаза, тут же опустила ее на прежнее место. Она поняла, что должна будет обращаться к нему, только как рабыня могла бы обратиться к своему господину.
Ей так много хотелось сказать ему, рассказать ему, объяснить, дать ясно понять, излить ему свою душу. Он должен понять ее!
Она должна заставить его понять ее!
— Я могу говорить, Господин? — прошептала брюнетка.
— Нет, — отрезал он.