Клад Соловья-Разбойника

Весла дружно ударили по воде, кормщик отдал руль от себя, полоса прибрежного песка стала быстро удаляться. А по верхнему берегу, мелькая за стволами, с криками и визгом скакали разъяренные биары.

Но вскоре поляна кончилась, к воде подступили густые заросли, и всадники скрылись из вида.

На краю большой поляны Чермоз остановил взмыленного коня.

— Не уйдут! — сказал он уверенно и оглядел своих воинов. Было их, не считая убитых, больше полусотни.

— У нас есть четыре лодки взятых в плен чужаков. Первая спрятана в устье Хрустального ручья, — Чермо махнул рукой в сторону нижнего плеса. Другая лежит в этих кустах», — он указал хлыстом на прибрежные заросли. Полтора десятка воинов сядут в эту лодку и отправятся в погоню за чужаками. Мы же поскачем на конях к двум другим лодкам, схороненным на берегу Большой Реки выше по течению.

Мы сядем в эти лодки и нападем на чужаков с двух сторон. Ты, — Чермоз указал на одного из воинов, — поскачешь к храму, чтоб рассказать жрецам о случившемся. Особо скажешь, что Чермоз приведет к ним не только тех троих, что сбежали этой ночью, но и новых чужаков, которые осмелились спасти беглецов от моего гнева. К делу!

Николка, все еще с трудом веривший в свое избавление, сбивчиво рассказал кормщику о том, что произошло с Петрилой и его воинами.

— Ой, братцы! — спохватился он вдруг. — Куда ж мы? Вниз надо, к Невзору, собраться вместе, ударить дружно. Я воеводе обещал, что успеем…

— Ходили уже, — мрачно сказал кормщик. — Пропал Невзор, не знаем, что и думать.

— Да глянь-ка! — един из ближних гребцов указал глазами в речную даль за кормой. Наколка я кормщик обернулись — следом, в большом, правда, отдалении, шел ушкуй. Долго смотрели, как биары недружно бьют веслами, как путаются в новгородском парусе.

— Уйдем! — уверенно сказал Николка.

— Уйти-то уйдем, да вот куда придем? — вздохнул кормщик. — Взяли вас в разных местах, значит, ушкуи наши по всему биарскому берегу разбросаны, да у здешних людишек и свои лодки имеются, сам видел.

Что вверх иди, что вниз — везде ж встретят, и приветят…

— Да… — опечалился Николка, — надеялся дед на бабкин медок…

Обидней всего. что товарищей выручить не сможем.

— Ничего, — успокоил кормщик, — как-нибудь с Божьей помощью… Мы ведь можем и на берег выйти, коней добыть. Да мало ли чего еще мы можем!

Кытлым и Юма сидели на дне ушкуя. тесно прижавшись друг к другу.

— Там, в воде, — тихонько говорил он, — мне показалось, что Большая Река готова принять меня. Если бы не чужак, она проглотила бы меня без раздумья, это значит, что я виноват. Поэтому мне хочется умереть. Юма, это так просто сделать — надо только шагнуть из лодки…

— Ты не прав, — отвечала Юма. — За то время, пока чужой кричал на меня. пока он раздевался и плыл за тобой, Голубая Змея могла много раз взять тебя к себе. Но не сделала этого. Напротив, она играла с тобой, как с любимым чадом, она ласкала тебя, лелеяла и утешала. А иначе — разве позволила бы она чужому спасти тебя? Голубая змея сильнее всех на свете, ей ничего не стоило проглотить вас обоих. И если теперь ты прыгнешь в воду, она снова сохранит тебе жизнь. А чужой снова вытащит тебя — теперь я знаю это наверняка.

Почувствовав на себе взгляд девушки, Николка усмехнулся, соскользнул со скамьи и опустился на дно ушкуя напротив молодых биаров.

— Сколько лиха с вами хлебнул, — сказал он удивленно, — а как кличут не ведаю.

Биары настороженно молчали.

— Ну вот, — Николка для примера показал на кормщика. — Федька.

Федь-ка. Понятно? Это — Иванко, это — Мишаня… А ты?

Он ткнул пальцем в биара.

— Чего малчишь-то, — дурья твоя голова?

— Федь-ка. — повторила девушка неожиданно точно и правильно.

— Так! — обрадовался Николка.

— Юма, — указала она на себя. — Кытлым.

— Юма, Кытлым, — повторил Николка радостно.

девушка ткнула пальцем в Николку.

— Дурятая клова? — спросила серьезно.

Ушкуйники, давно знавшие николкино присловье, захохотали.

— Чего ржете, олухи? — заорал на них ватажник, но и сам не вытерпел, засмеялся вместе с ними вместе со всеми. Юма удивленно оглядела смеющихся чужаков.

— Веселая ты девка, — сказал Николка одобрительно, — и лихая к тому же. Хочешь, попрошу Федьку, он тебя в ватагу зачислит, из тебя хороший ушкуйник получится:

А кормщик думал, что же делать дальше. Эх, как неудачно сложился поход. Все было плохо, и только одно тешило — ратнички его зубоскалят и смеются, значит, не пали духом, в бою, даже неравном, не оробеют, стало быть, есть надежда, а кали надежда есть — будем барахтаться да последнего.

Воля Йомалы

Выслушав посланного Чермозом гонца, Суксун отпустил его отдыхать и вошел в храм. Здесь было тихо, под крышей и в дальних углах затаился таинственный полумрак. Напротив входа, у главной стены, величественно вздымался Йомала, окутанный сказочным мерцаньем, исходившим от короны, ожерелья в золотой чаши, что стояла на коленях главного бога биаров. Суксун, испытывая непривычную для себя робость, сделал несколько осторожных шагов и опустился на колени.