Кладоискатели

Лизонька очнулась только к вечеру. «Где я?» – был первый ее вопрос, но отвечать оказалось некому. По потолку прихотливым бордюром бежала акантовая ветвь, нарисованная весьма искусно, над дверью лоза обвивала медальон с лошадиной мордой и исчезала в неведомых далях прочих комнат. Вид у большеглазой лошади был укоряющий. С потолка взгляд Лизоньки спустился на гобелен. Погасшие краски сберегли благородство рисунка: Ревекка с кувшином стояла у колодца, и Исаак, опершись на посох, беседовал с ней. «Какая кроткая сцена», – подумала она и обрадовалась правильно найденному слову. Кроткими были на гобелене и овцы у ног Ревекки, и она сама, и пухлые облака на тканом небе.

Лежать было удобно, только слегка болел затылок. Она осторожно повернула голову и увидела окно: узкое, забранное решеткой, окаймленное красными листьями дикого винограда.

Комната была похожа не на жилые апартаменты, а на нечто навеянное мечтой, такие картины представлялись ей после чтения «Ромео и Юлии». Может быть, она продолжает спать, и в этом сне за окном обретается волшебная Верона? Ах, как романтично! Все это явь, во сне голова не болит. Но как бы славно было, если бы в это окно смотрел на нее драгоценный возлюбленный, ее Финист Ясный Сокол, ее Ромео… Она только на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их снова, то увидела желаемое воочию. Финист, то есть Матвей, приник к окну и пялился на нее, чуть приоткрыв от напряжения рот. Кудрявую голову его украшала какая-то странная шапочка, рука цепко держалась за решетку.

– Князь, это вы? – прошептала она.

Финист ответил ей что-то невнятное, через стекло не разберешь. В этот миг хлопнула дверь, и видение исчезло.

– Козочка моя, очнулась, жива! – завопила Павла, поспешая к постели больной. – А ведь почти умирала! Вы больше до такой печали меня не допускайте. Что я батюшке Карпу Ильичу скажу?

«Нет, Павла не кроткая, Павла – дура громогласная», – подумала Лиза и сказала шепотом:

– Не кричи. Сядь подле и рассказывай. Мы уже дома? Мы в России?

– Нет, мой ангел, мы еще на чужбине. – Лицо дуэньи приняло плаксивое выражение. – Но вы не горюйте. Вы на ножки встанете, а Митька к тому времени карету и пригонит. Когда починит.

– А зачем нужно чинить карету?

– Так вы ничего не помните, ласточка моя? – И Павла принялась рассказывать со всеми страшными подробностями события трех последних дней.

Лиза не дослушала до конца, уснула, а когда проснулась, потребовала продолжения рассказа и еще чего-нибудь поесть. Дело пошло на поправку.

На следующий день Лизонька сделала робкую попытку пройтись по комнате, но спуститься вниз, чтобы быть представленной семейству, отказалась.

– Я еще слаба и выгляжу, как чухонка, – сказала она Павле и потребовала зеркало.

Павла немедленно принесла требуемое. Лиза внимательно обследовала собственное лицо, нашла его бледным, обветренным и неинтересным, однако приказала причесать себя как можно лучше, то есть в полном соответствии с парижской модой.

Нарядная прическа оказалась весьма кстати, потому что к вечеру в комнату Лизоньки пожаловала княгиня. Она была необычайно любезна, более того – ласкова, и высказала надежду увидеть прелестную гостью завтра в общей обеденной зале.

– Я представлю вас мужу и сыну. Они наслышаны о ваших несчастьях и выражают вам глубокое сочувствие. Надеюсь, вам не будет у нас скучно. Мой Ксаверий весьма достойный молодой человек. А уж говорлив! И образован. Он учился и воспитывался у иезуитов, как у нас принято, в иезуитских школах воспитываются все юноши из хороших семей. Там он учил риторику, философию и, конечно, латынь. Он знает наизусть речи Цицерона, а также Вергилия и Горация. О, вам с ним не будет скучно!

– Но я ничего не понимаю в речах Цицерона.

– Успокойтесь, он тоже ничего не понимает. Да и зачем ему Цицерон? Ксаверия ждет карьера. Его давно ждут в палестре.

– Что такое палестра? – Лизонька решила, что палестра – это что-то вроде театра, о чем простодушно поведала княгине.

– О нет! Палестра – это правительственная канцелярия. – Хозяйка рассмеялась и торопясь стала рассказывать, как настойчиво приглашали служить туда ее Ксаверия, да он отказался, потому что все смелые и решительные молодые люди предпочитают кавалерийский полк, где его, оказывается, тоже давно ждут, письмами засыпали, но батюшка-князь против кавалерии, и потому сын будет служить при дворе польского короля, а это значит, его камергерское звание не за горами.

Лиза устала слушать о чудесных качествах неведомого Ксаверия, и внимательная пани Гондлевская почувствовала это.

– До завтра, прелестная Елизавета. Спите спокойно.

В зарешеченном окне заблестела первая звезда.