Кладоискатели

Потом Левенвольде решил, что армия сможет помочь варшавянам не мушкетом и пушкой, а самим фактом своего присутствия, то есть надо договариваться с поляками мирно. Благая мысль – но с кем договариваться: с Парижем и Лещинским или с конфедератами в пользу Лещинского, которые понемногу стали объединяться в отряды. И все-таки мирные переговоры начались, но тут же выяснилось, что русские в сложившейся ситуации вроде и ни при чем. Саксонские министры повели себя так, что, мол, вы помогли Саксонии получить польский трон, и за это вам спасибо, а теперь вы нам больше не требуетесь, мы сами обо всем договоримся.

Но ни о каком мире не могло быть и речи. Польша бурлила, у русской армии происходили бесконечные стычки с местным населением и той малой толикой солдат, которую называли польской коронной армией. Но это пережить можно, на то и форму носишь. Другая, обычная беда русских в Европах раздражала до крайности: «о пропитании нашего войска старания нет», то есть Солдат кормить нечем, а лошади тоже голодны и мрут.

Канцелярию Левенвольде отыскать было мудрено, никто не знал, что она вообще существует. Пока суд да дело, решили отрабатывать командировочную бумагу, разведывать насчет породистых лошадей и посматривать вокруг – не толчется ли в гостиных Шамбер. Про Шамбера никто ничего не слышал, а заговорив по поводу породистых лошадей, Люберов получил такой отпор, что решил в столице и не заикаться на эту тему. Раздраженный человек государственных бумаг не любит, он о здравом смысле вопиет. По счастью, «верный человек» наконец сыскался в самом доме министра Левенвольде. Родион назвал пароль, все чин чином. Верный человек развел жуткую таинственность, долго водил Родиона и Матвея по апартаментам, все искал укромного местечка, а когда нашел, то еле слышным шепотом сообщил: «Нет, от Петрова никакой информации я не получал».

Уже через три дня друзья поняли, что искать Шамбера в Варшаве столь же разумно, сколько отыскивать пресловутую иголку в пресловутом стоге сена. Решили «ехать на место», то есть найти ту корчму, в которой останавливалась французская карета накануне роковой ночи. В Варшаве это казалось куда как просто, а на деле обернулось новой проблемой. Кажется, ехали из Парижа торной дорогой, в нескольких верстах от Варшавы – то ли в двадцати, то ли тридцати – встали на постой, так проскочи торную дорогу вдоль и поперек и найдешь нужную придорожную гостиницу. Ан нет…

Все придорожные заведения, в которых они завтракали, обедали и ужинали, по описаниям походили на ту, где состоялось некогда соревнование на пари «кто кого перепьет». Описания были столь общи и смутны, что порой напоминали сновидение: зал просторный, потолок низкий, пахнет какой-то дрянью, у стены бочки с затычками – в них пиво или сидр, хозяин плут… Да, да, еще важная подробность: ланки у стола в нужной гостинице были уже обычных, очень неудобно на них сидеть, не лавки – насест куриный. Ну как по таким приметам найти корчму, в которой пил год назад? Матвей, однако, был совершенно уверен в себе и не уставал повторять:

– Когда увижу, сразу узнаю! А эта не та, точно…

– Ну почему не та, посмотри внимательно!

– Потому что в той корчме коновязи у крыльца не было, а здесь вон торчит.

– И еще в той корчме сорока на заборе сидела, а здесь забор порожний!

– А ты не ерничай. Здесь ворота фасонные, я таких и не видел никогда.

Следующую корчму Матвей отмел сразу, потому что у хозяина дочка была хорошенькая, а он ее, как и ворота, видит в первый раз.

– Пойми ты, я такие вещи никогда не забываю. Я бы эту девицу – на щечках ямочки – на всю жизнь запомнил.

Потом следовала корчма, где «приступок у двери слишком высок», пятое, а может, шестое заведение Матвей отверг потому, что в нем ветла стояла у колодца, а в нужной корчме «никакой такой ветлы не было, и колодец был не журавлем, а каменный, с воротом, я сам лошадь поил». Теперь становилось совершенно очевидно, что карета ехала к Варшаве путем не кратчайшим, а извилистым, с торных дорог сворачивала, предпочитая пути проселочные и трактиры незаметные.

Меж тем активность двух заезжих русских привлекла внимание аборигенов. Козловский и Люберов еще в ворота въезжают, а расторопные слуги или случившиеся рядом крестьяне уже предупреждают хозяина: это те двое, из Петербурга, что ищут породистых лошадей, за постой платят щедро и очень интересуются, не проезжал ли здесь недавно некий француз – фигурой стройный, лицом хмурый, безусый, в серебряных перстнях, в черном одеянии при черном же парике.

И в последней корчме заезжих негоциантов встретили прямо у порога, и встретили любезно.

– Пива на стол! Или желаете вина с дальней дороги? Можем предложить дичь на вертеле и телячий бок под черным маринадом.

Матвей только опустился на лавку у угла, так и замер, с любопытством вертя вокруг головой, а потом горячо зашептал Родиону в ухо:

– Мы на месте… Право слово, Родька, я эту корчму задницей почувствовал. Лавки узкие… И эта, голова кабанья на стене, видишь? Я ж с этой свинячьей головой чокался, чуть бокал о клыки не разбил.