Кладоискатели. Хроника времён Анны Ивановны

— Все сведения, касаемые Шамбера, я сообщу верному человеку из канцелярии Левенвольде, вы сами знаете — кому. Он же объяснит, как меня найти. До встречи, поручик!

Родион направил коня к деревне. Правильнее будет сказать, Буян, угадывая состояние хозяина, еле ногами перебирал. Теперь сама собой вылезла на свет Божий литера б — освобождение Матвея. Глубокая ночь… Конечно, он опоздал к назначенному часу, а это значит, что бежавшие остались без лошадей. Ничего… пойдут пешком в гостиницу «Белый вепрь», разве что девица подол намочит в ночных росах.

И вообще, куда торопиться, если все ухнуло к чертовой матери? Именно такое же чувство пустоты и обреченности Родион испытал после посещения дома Миниха, когда вышел утром на набережную. Конструировал, взял воздушный замок, а он вдруг и рассыпался вмиг.

12

На подъезде к замку, на горочке, его остановил гайдук. Не слезая с лошади, Родион принялся решительно орать:

— Я офицер русской армии! У меня депеша! Мне необходимо видеть князя Гондлевского…

Такая же история повторилась у ворот. И опять Родион совал в лицо гайдуку бумагу, но в руки не давал. Надо сказать, что грозные стражи и не пытались заглянуть в документ по причине неграмотности.

Родиона пропустили в дом, и уже через пятнадцать минут он вошел в кабинет князя. После приветствий началось состязание в терпении и выдержке. Князь был мудр, хитер и показно радушен. На долю Родиона осталась безукоризненная вежливость, уверенность в своей правоте, а главное, вера в силу бумаги, что легла на стол князя.

— Это что же, вы у меня лошадей собираетесь покупать?

— А почему нет?

— И кто же, извольте ответить, посоветовал вам посетить для подобной цели мой дом?

— А чем ваш дом хуже других?

— Вы имеете в виду породистых лошадей?

— А разве мы говорим о чем-то другом?

Князь рассмеялся.

— Если вы на все мои вопросы будете тоже отвечать вопросами, эдак мы недалеко уйдем.

— А куда нам торопиться, ваше сиятельство?..

— Садитесь.

Обед задерживали. За столом в большой зале томились тетка Агата, Лизонька и Павла, потом вошла княгиня, молча заняла свое место и стала нервно барабанить пальцами по столешнице, глядя на дверь. Ожидания ее вскоре увенчались успехом. Вошел Ксаверий, коротко кивнул всем и сел в торец стола, подальше от отцовского кресла.

Лизонька так и подалась вперед, ожидая от Ксаверия какого-либо подбадривающего знака, из которого можно было бы понять, каковы их виды на спасение князя Козловского. Но Ксаверий только улыбнулся ей благожелательно.

— Вы сегодня не гуляли, мадемуазель Лиза? Северный ветер всегда несет дождь. У меня ночью так стучала оконная рама, что я никак не мог заснуть. Матушка, распорядитесь, чтобы ее сегодня поправили. Вторую бессонную ночь я не переживу.

— Сегодня ты будешь спать в своей комнате, — быстро сказала княгиня и опять уставилась на дверь.

Блюда все не подавали, слуги стояли по стеночке с отвлеченными лицами. Ксаверий зевал. Тетка Агата украдкой ела хлеб, кроша его на скатерть. Ясно было, что все ждут князя, который почему-то задерживался. Очевидно, причина задержки известна княгине, в противном случае она давно бы послала за мужем. Еще пять минут прошло в томительном ожидании. В унылом сидении за столом было что-то унизительное. «Сосчитаю до тридцати, нет, до пятидесяти… и уйду, сославшись на головную боль», — сказала себе Лиза.

Когда Лизонька досчитала до третьего десятка, дверь широко распахнулась, и в залу важно вступил князь. За ним, шагая в ногу, как адъютанты за генералом на важной экзерциции, вошли Козловский и Люберов. Однако вид у офицеров был отнюдь не парадный, оба хмурые, небритые, то есть запущенные до крайности, в таком виде не в княжескую залу являться, а очередь к цирюльнику занимать. Появление этих двух не только для Лизоньки, но и для всех остальных было полной неожиданностью.

— Позволь, душа моя, — обратился князь к жене, — представить тебе двух русских офицеров. — Он назвал фамилии. — Они находятся в наших краях по долгу службы ее величества императрицы Анны. Сегодня они наши гости.

Офицеры стукнули каблуками, поклонились и сели за стол. Повествование наше, хотя бы в одной его линии, неудержимо движется к концу, поэтому незазорно снабдить его сценой, которую принято называть немой. За столом вдруг стало необычайно тихо, каждый из сидящих испытывал чувства странные, чудные и необычайные, которые можно объединить одним словом — удивление.