Клан Кеннеди

Эдвард участвовал во всех первичных выборах, на большинстве из которых, как мы знаем, его брат добился победы. 5 июня он находился в Калифорнии, но не в Лос-Анджелесе, где победоносно завершил битву Роберт, а в Сан-Франциско, руководя здесь предвыборным штабом. Именно тут в отеле «Феамонт» он и его спутники услышали экстренную новость, что в сенатора Роберта Кеннеди стреляли и он находится в больнице. Ценой неимоверных усилий был немедленно нанят частный самолет и через несколько часов Эдвард был уже в больнице — как раз в то время, когда Боб находился на операционном столе. Через несколько часов ему сообщили, что наступила «смерть мозга», и именно он оказался тем человеком, который дал согласие на отключение аппаратов, поддерживавших кровообращение брата.

Не успело еще остыть тело Роберта, как партийная машина Демократической партии заработала в новом направлении. Уже вечером 7 июня к Эдварду обратились с предложением, чтобы он выдвинул свою кандидатуру вместо погибшего брата. Трагическая кончина Роберта подтолкнула начавшуюся уже ранее «кеннедиевскую президентскую волну» — своеобразное явление в американской политической истории, когда на протяжении следующих полутора десятилетий все президентские выборы проходили под знаком сравнения: можно ли сопоставить того или иного кандидата с братьями Кеннеди.

При этом, однако, кандидатура единственного оставшегося в живых брата серьезно рассматривалась только в 1968 году. На выборах, проходивших позже, его кандидатура обсуждалась, но отвергалась и им самим, и его сторонниками по причине еще одного трагического и странного случая, о котором мы расскажем чуть ниже. Пока же видные однопартийцы настойчиво предлагали, по существу дела требовали, чтобы Эдвард немедленно включился в президентскую гонку, по крайней мере на пост вице-президента.

Однако Эдвард чувствовал себя полностью истощенным морально и физически. Он мог думать только о покойном брате и его семье и решительно отказался от того, что считал грубейшим нарушением любых этических, просто человеческих норм. Еще не придя в себя, Эдвард вынужден был выступить на траурной церемонии в соборе Святого Патрика в Нью-Йорке, куда было доставлено тело брата. Он говорил: «Моего брата не надо идеализировать, не надо преувеличивать после смерти то, каковым он был в жизни. Его надо помнить просто как хорошего и достойного человека, который видел неправильности и стремился исправить их, видел страдания и стремился избавить людей от них, видел войну и стремился остановить ее»^{1257}

.

15 июня Эдвард вместе с мамой Розой выступил по телевидению, чтобы поблагодарить тех, кто выразил сочувствие семье и проявил к ней внимание. Но он использовал эту речь и для заявления, которое озадачило как его сторонников, так и политических противников. «Каждый из нас должен решить для себя, собственным сердцем, собственным сознанием, что он должен сделать этим летом и когда настанут будущие годы, и я верю, что мы должны выбирать мудро»^{1258}.

Что это было — подтверждение отказа, согласие вновь обдумать предложения, проявление нерешительности? Скорее всего — последнее. Неопределенность сохранялась почти до конца июля, пока, наконец, в прессе не появилось заявление Эдварда по поводу поступавших к нему предложений участвовать в президентских выборах в качестве первого или второго лица. «При нормальных обстоятельствах такая возможность явилась бы предметом гордости и призывом к дальнейшей общественной службе. Но для меня в этом году это невозможно»^{1259}. В любом случае заявление свидетельствовало, что Эдвард твердо намерен продолжать политическую деятельность.