Клан Пещерного Медведя

Иза знала, переубеждать его бесполезно. С тех пор как Кребу пришлось навлечь на Эйлу смертельное проклятие, у него пропало желание говорить с духами.

– Время уже пришло, да, Креб? – перевела она разговор на другое.

Креб сразу понял, о чем она.

– Да, Иза. Время пришло.

– Но как она узнает об этом? Небо давно затянуто тучами, и луны не видать.

Когда-то он учил девочку считать годы, которые пройдут до той поры, как она вырастет и сможет родить ребенка, вспомнил Креб. А потом, став постарше, она сама как-то сосчитала, за сколько дней луна совершает полный круг.

– Если она жива, она поймет, что пора вернуться.

– Но буран нанес столько снегу. Как она найдет дорогу домой?

– Не думай об этом, Иза. Эйла мертва.

– Я знаю. – Иза сделала безнадежный жест.

Креб смотрел на сестру, ощущая исходившую от нее печаль, и ему мучительно хотелось поделиться с ней своей собственной тоской.

– Наверное, об этом не следует говорить, Иза. Но время прошло. Дух Эйлы покинул этот мир, духи зла тоже оставили нас. Они больше не угрожают Клану. Прежде чем уйти, дух Эйлы говорил со мной. Он сказал, что любит меня. Он был так похож на живую Эйлу! Я готов был поверить, что она не умерла и сама обращается ко мне. Но дух того, кто предан смертельному проклятию, особенно опасен. Он может обмануть любого из нас и утащить с собой. И знаешь, мне… мне почти хотелось, чтобы со мной так и случилось.

– Я понимаю, Креб. Когда дух ее назвал меня матерью, я… я… – Иза в отчаянии всплеснула руками не в силах продолжать.

– Знаешь, дух Эйлы умолял меня не сжигать ее сумку целительницы. Вода выступила у него на глазах, как у Эйлы, когда она была жива. Мне было так горько. Если бы я не успел прежде бросить сумку в огонь, я отдал бы ее духу. Но он не стал искушать меня больше. Он ушел.

Креб поднялся, закутался в меховую накидку и потянулся за своим посохом. Иза наблюдала за ним с удивлением: в последнее время старый шаман редко покидал свой очаг. Креб подошел к выходу из пещеры и встал там, уставившись на снег, поблескивавший на солнце. Когда настало время завтракать, Иза, не вытерпев, подошла к нему.

– Здесь слишком холодно, Креб, – сказала она. – Тебе нельзя стоять на сквозняке.

– Впервые за много дней небо прояснилось. Так приятно увидеть солнце.

– Да. Но все же иногда возвращайся к огню, чтобы согреться.

В течение дня Креб несколько раз подходил к своему очагу и, отогревшись, ковылял назад, к проему. Но по мере того как сгущались сумерки, он все дольше задерживался у огня. Наконец землю окутала темнота. За ужином Креб сообщил Изе:

– Сейчас я пойду к очагу Брана и скажу, что отныне нашим Мог-уром будет Гув.

– Да, Креб, – склонила голову Иза. Теперь она не сомневалась: у них не осталось никакой надежды.

Иза принялась убирать посуду и остатки еды, а Креб поднялся, чтобы идти к вождю. Внезапно от очага Брана донесся испуганный крик. Иза вскинула глаза. В проеме пещеры стояло диковинное создание, с ног до головы запорошенное снегом, и отряхивалось.

– Креб! – выдохнула Иза. – Что это?

Мгновение Креб пристально смотрел на видение, чтобы удостовериться, что это не дух зла. Единственный его глаз распахнулся от изумления.

– Эйла! – крикнул он и, хромая, бросился навстречу пришелице из мира духов. Креб позабыл обо всем: о своем посохе, о достоинстве и важности, подобающих Мог-уру, об обычае, в соответствии с которым всякое проявление чувств за пределами собственного очага считалось неприличным. Задыхаясь от радости, он прижал девочку к груди.

Глава 17

– Эйла? Это в самом деле Эйла, Креб? Это не ее дух? – повторяла потрясенная Иза, когда старый шаман подвел замерзшую, заиндевевшую девочку к очагу. Иза боялась поверить своим глазам, боялась, что Эйла, которая только что казалась живой, вдруг растает в воздухе, превратившись в мираж.

– Это Эйла, – успокоил ее Креб. – Срок проклятия истек. Эйла победила духов зла. Она вернулась к нам.

– Эйла! – Иза сжала девочку в объятиях и моментально промокла от снега, впрочем, не только от снега. По щекам Эйлы текли потоки счастливых слез. Уба, подоспев, принялась теребить Эйлу за накидку.

– Эйла, Эйла вернулась. Уба знала, Эйла не умерла, – с гордостью твердила малышка, убедившаяся, что была права вопреки всем выдумкам взрослых.

Эйла схватила ее и так стиснула, что Уба завизжала и затрепыхалась.

– Ты промокла, – сообщила она, когда ей, наконец, удалось высвободить ручонки.

– Эйла, скорее сними с себя мокрую одежду! – распорядилась Иза.

Она сновала туда-сюда, подбавляя хворосту в огонь, отыскивая для Эйлы сухой мех. Обыденные хлопоты помогали целительнице скрыть обуревавшие ее чувства.

– Снимай скорее, иначе простудишься насмерть!

И, тут же сообразив, что в нынешних обстоятельствах слова ее звучат странно, Иза в смущении взглянула на девочку. Но Эйла улыбалась.

– Ты права, мать. Я могу простудиться, – кивнула она, сняла накидку и шапку и принялась распутывать намокшие, заледеневшие завязки на обуви. – Я умираю с голоду. Весь день не ела, – заявила Эйла, закутавшись в старую накидку Изы.

Накидка, сухая и теплая, была Эйле сильно коротка и узка.