Клан Сопрано

Друзья это чувствовали. Коллеги это чувствовали. Люди, которые говорили с ним в течение пяти минут и больше никогда с ним не виделись, это чувствовали. Люди, которые никогда с ним не встречались лично, но наблюдали за ним в «Клане Сопрано», это чувствовали.

Он был реальным. Он был глубоким. Это правда.

У Джеймса Гандольфини настоящая связь со зрителями. Все, кто видел его — в большой роли или второстепенной — понимали это. Вы наблюдали за его игрой и думали: «Да. Он попал в точку. Он понимает».

Он не был одним из них. Он был одним из нас.

«Я актер, — сказал он однажды репортеру. — Я делаю работу и иду домой. Почему я вам интересен? Я ведь не расспрашиваю водителя грузовика о его работе?»

У смертного одра Джеймса Гандольфини — от инфаркта, в таком молодом возрасте, в пятьдесят один год — я хочу сказать о его правдивости и об источнике этого, о его доброте. Я знал его как журналист, но могу засвидетельствовать, что все услышанное вами — это правда. Он был хорошим человеком.

Думаю, что доброта Гандольфини лежала в основе его крепкой связи со зрителями. Вы ощущали в нем эту доброту, — неважно, был его герой мучеником или мучителем. Она сквозила в его печальных глазах и лучезарной улыбке.

Я писал о «Клане Сопрано» для газеты «Стар-Леджер», газеты, которую Тони поднимал в конце подъездной дорожки. Я контактировал с членами съемочной группы после того, как передал освещение событий сериала своему коллеге Алану Сепинволлу (в январе 2001 года). Мы с Гандольфини не были друзьями или приятелями. Думаю, не многие люди из прессы могли этим похвастаться, за исключением тех, кто знал Гандольфини до того, как к нему пришла слава.

Я сделал с ним лишь одно интервью один на один, это было в конце 1998 года, до выхода «Клана Сопрано» на канале HBO.

За два дня до назначенного интервью он позвонил мне домой. Трубку взяла жена.

«Да?» — произнесла она. Затем у нее отвалилась челюсть. Она прикрыла рот рукой и прошептала: «Это Джеймс Гандольфини!»

Она любила Гандольфини. Она была им просто сражена с тех пор, как увидела его в роли парня Джины Дэвис из «Энджи» (Angie

).

Затем она подняла вверх палец в знак молчания, потому что Гандольфини уже что-то нервно говорил. Почти заикаясь.

«О’кей, — сказала она. — Все в порядке. Да, о’кей. Хорошо. Хорошо… Хорошо, я не знаю. Вы уверены?»

Долгая пауза.

«Может быть, все не так плохо, — сказала она ему. — Никогда точно не знаешь. Знаете что? Я думаю, что вы можете об этом с Мэттом поговорить. Подождите секунду, он здесь».

Когда я взял трубку, Гандольфини сказал:

— Послушайте, я много думал об этом, и я, правда, считаю, что лучше мне не давать интервью.

— Почему? — спросил я.

— Я просто не понимаю, что интересного я могу сказать, — ответил он. — Кому это интересно? Я вообще не интересный человек. Кому есть дело до того, что говорит актер о чем-то? Я просто боюсь, что буду выглядеть, как идиот. — Он помолчал в течение неловкой паузы. Затем он сказал: — Я не хочу вам проблемы с начальством создавать. Поэтому я подумал, что мне следует с вами поговорить об этом и спросить, можем ли мы этого не делать. Просто… не делать. Чтобы только у вас проблем не было. Или у меня.

Как-то я сумел уговорить его все же дать интервью.

Мой редактор Марк Ди Ионна спросил, не может ли он пойти со мной, когда я отправлюсь на съемочную площадку, потому что он учился в Ратгерсе с Гандольфини и даже лично виновен в появлении заметного шрама на лбу актера. Как я понял, группа парней болталась по общежитию, бросая друг в друга стрелы из дартс, и Марк, услышав стук Гандольфини в дверь, распахнул ее прежде, чем тот успел ворваться в комнату. Дверь ударила Гандольфини по лбу и оставила небольшой шрам.

«Не могу дождаться, когда увижу его лицо», — сказал Марк.

Когда мы прибыли на место, Гандольфини заметил Марка. На его лице засияла самая теплая улыбка, которую я когда-либо у кого-то видел. Он обнял Марка и хлопнул его по спине так сильно, что я подумал, будто он пытается выбить пищу, которой Марк подавился.

Джеймс Гандольфини часто так приветствовал людей, словно он очень рад их видеть и хочет убедиться в их присутствии на случай, если больше никогда не увидит их снова.

Мы провели на съемочной площадке одного из эпизодов «Клана Сопрано» более половины дня. Он был великолепен. Жаль, что я не сохранил кассету с записью. Он рассказывал о том, как снимался в Голливуде и как работал на сцене театра в Нью-Йорке. Он говорил об актерской игре и о работе барменом. Я живо помню, что он много говорил о своей любви к Микки Рурку.

Он сказал: «В восьмидесятые Микки Рурк был офигенным. Если ты молодой парень, который любит кино, хочет быть актером и ищет фильмы восьмидесятых, то тебе не найти никого лучше Микки Рурка. Де Ниро, Пачино, Дастин Хоффман — все они великолепны, не поймите меня неправильно. Но Мики Рурк был потрясающим. Я хотел быть Микки Рурком».

Я спросил:

— Вы хотели быть похожим на Микки Рурка?

Он рассмеялся и сказал: