Этому организационному оружию помогло накопить ударную силу сама украинская власть — как своей неспособностью преодолеть зияющие социальные противоречия, так и своими политическими метаниями, подталкиваемыми слишком заметным внутриэлитным торгом. Но русским и украинцам грозят еще годы таких метаний по замкнутому кругу, если мы будем игнорировать еще одну, пятую составную часть проблемы — барьер между российской властью и украинским обществом или даже не барьер, а гигантский завал, нагроможденный за двадцать два года чванной самоуверенностью и топорной тактикой корпоративных игроков, коммерциализированной толкотней ведомственных кланов и эпическим начетничеством профильных чиновников, годами выдававших на-гора (в том числе и средствами приукрашенной социологии) фантомы позитивной динамики.
В наступающем году федеральной власти придется расплачиваться и за другой совокупный итог безответственного чиновного верхоглядства — уже не в Киеве, а в Сочи. Зимняя Олимпиада-2014 — в самом деле серьезный вызов не из-за приписок, разбазаривания и кланового соперничества и не оттого, что успех или неуспех игр затрагивает амбиции государственных лиц, а ввиду последствий тех геополитических игр, для которых спортивные игры служат только поводом. Счет этим последствиям был открыт не в городе Сочи, не в близлежащих главных городах кавказских республик, не в центре федерального округа (как то Пятигорск или Ростов), а в городе Волгограде. Исполнителями оказались, как ни странно, не представители того этноса, который неумеренно увлекает внешних экспертов, а русские люди, перешедшие в радикальный суннитский ислам.
Максим Шевченко пишет о том, что суннитский радикализм подпитывался «активно и в полном взаимопонимании и сотрудничестве» элитными группами Саудовской Аравии, Израиля и американскими неоконсерваторами. Он говорит о недавно могущественной «партии войны» в Сирии, к которой следует отнести также правящие французские круги и в первую очередь погрязшее в лоббизме в сфере вооружений (особенно авиации) руководство МИД и Минобороны Франции. Но ситуативная «партия войны» после отказа Белого Дома от силовой операции в Сирии распалась и частично переориентировалась, а на сцене осталась более укорененная «партия анархии». Она паразитирует и на этнорелигиозных чаяниях, обидах и комплексах, и на углеводородных (золоторудных, алмазных) корпоративных вожделениях. Она еще более интернациональна, чем любая из ситуативных «партий войны», и может выступать под разными флагами, в том числе по разные стороны боевых действий (благо теневые экономические бенефициары — одни и те же). Соответственно, ее субстратами-инструментами могут быть и сунниты-ханбалиты, и курды-алевиты, и исмаилиты, и друзы, и бахаисты, а вне ислама — последователи раннехристианских ересей, каббалисты-лурианцы, буддисты-сектанты (субстрат-инструмент таиландских суррогатных революций), разнообразные огнепоклонники и центрально-африканские язычники.
Транснациональный теневой, в том числе финансовый бизнес, поддерживающий «партию анархии», включает как международных воротил, годами пребывающих в розыске, но при этом неуловимых, влиятельных транзитеров, предпочитающих «не светиться» и лишь изредка фигурирующих в мировых полицейских отчетах, и, наконец, VIP-персон, «полезных» мировому сообществу в открытой духовной войне и потому наделенных долгосрочным иммунитетом. В числе этих VIP-персон есть условные государственные деятели, а именно представители королевских семейств Залива (это в той же степени саудовский элемент, что кувейтский и эмиратский), бывшие члены ряда европейских, латиноамериканских и африканских правительств, ветераны разведывательных и военных сообществ, давно сменившие государственные должности на прибыльный глобальный бизнес, и условная культурная интеллигенция — в частности, французские «новые философы», — концептуализирующая перманентную войну при публичной приверженности космополитизму и извлекающая коллективный барыш из государственных концептов вроде «войны с террором» Джорджа Буша или «мировой войны сетей» стратегов из RAND Corp.