Клара

Сойдя на остановке, она обратила внимание, что свет фонарей настолько тусклый и неестественно белый, что цвета растений и реклам на билбордах словно исчезли, всё напоминало фильм из середины двадцатого века. Опять захотелось залезть в карман, достать оттуда пачку и выдохнуть дым в прохладный воздух, но получилось удержаться. Подойдя к дому Клара глянула в окно своей квартиры, как делала уже тысячи раз, в нём неяркими вспышками мелькал телевизор, это не вызвало никаких эмоций. Дверь была закрыта на замок, так что после того как она вошла внутрь вернула, всё как было, для этого заперла квартиру.

Из комнаты родителей на пол коридора лился слабый серый свет. Клара зачем-то стояла в дверном проёме, а не шла к себе в комнату как обычно. Оба родителя не обращали на неё никакого внимания и были полностью увлечены телевизором, их диван стоял не у самой стены, а зачем-то был немного отодвинут, где-то на метр, это пространство заполнила чернота, которой там быть не должно, так как на улице хоть и в пол силы, но горит фонарь, от него иногда даже шторами закрываются. Кларе, к её недоумению, захотелось посидеть вместе с родителями, она обошла мать глядя на её и рассматривая новый вариант уродства на её лице, села между родителями на диван и глянула на отца, который был со своим лицом, но смотрел на неё совершенно равнодушно, Клара чуть улыбнулась ему в ответ, но сказать что-либо была не в силах.

По телевизору показывали новости, но как сегодня вечером всё – были чёрно-белыми, или казались они такими только лишь Кларе, склонялась девушка ко второму варианту. После тирады ведущей, в которую не получилось вслушаться, потому что не получилось уловить смысл её слов, начался сюжет.

А в сюжете зима, но видимо температура плюсовая, между проплешинами грязного снега виднеется чёрная почва. Журналист шёл по кладбищу, Клара глянула за окно убедившись, что на деревьях ещё полно листвы и вернула своё внимание к телевизору. Молодой мужчина в, мягко говоря, немодной одежде проходил между могил рассказывая, что наркоторговцы уже не брезгуют ничем и в последнее время стали делать свои тёмные дела прямо здесь, потому что такие места находятся в отдалении от города не очень людные, да и с координатами можно не мучиться, в сообщении о закладке надо лишь написать фамилию и имя вместо сложных и не очень точных координат, и наркоман поймёт, что искать нужно именно там. Далее смысл вновь стал ускользать от Клары, хотя журналист говорил напористо, при этом в кадр попал могильный памятник какой-то женщины, на экране телевизора он всё увеличивался и увеличивался до тех пор, пока в изображение не стало помещаться лишь имя с датой жизни и смерти, а также лицо выгравированные на чёрном камне, и чем больше черноты было в телевизоре, тем больше её становилось в комнате. Кларе уже хотелось оторваться, но она не могла. Взгляд женщины умершей около сорока лет назад приковал её к дивану, и не давал даже посмотреть куда-то ещё кроме своих глаз, не то что уйти. Лицо с могильного камня будто дёрнулось, а губы растянулись в улыбке, в прямом смысле до ушей. Клара убеждала себя, что ей кажется, но скованная страхом смотрела, смотрела на то как со второй попытки глаза у могильного изображения забегали из стороны в сторону, а рот стал приоткрываться, челюсти делали подобные круговым движения, во рту болтался черный блестящий язык. Клара осознала, что ей что-то говорят, но слышать и слушать она этого совсем не хотела, она попыталась встать, однако руки, упёртые в диван были тяжелыми и будто чужими, так же и ноги не слушались её. Голос женщины был всё отчётливее и всё сильнее Клара слышала своё дыхание, потому что только это сейчас и получалось делать, портрет женщины расположился по центру экрана повторяя голосом больше похожим на какой-то духовой инструмент на низких нотах: «нельзя …», «нельзя …», тональность голоса перетекала в более высокую.

Сердце в груди у Клары готово было разорваться, она хотела кричать, но не могла, только мычала, не думая о боли в горле. Голос окончательно стал надорванным высоким криком, повторявшим одно и тоже слово: «НЕЛЬЗЯ» – высветилось на черно-белом экране, одновременно с этим пронзив виски Клары острой болью, после чего всё погасло, изображение стало просто чёрным, а Клара смогла вертеть шеей. В слабом свете комнаты повернулась к маме, но вместо её лица, к ней обращались всё та же женщина из телевизора, разве, что вместо рта и глаз были чёрные дыры, тогда машинально Клара повернулась к отцу, но и его лицо замена «она», кажется даже мычать уже было невозможно потому что горло окончательно село, но вдруг рот открылся и Клара заорала, но стало только хуже из неё рвался, мужской голос, и как бы громок не был её рёв, она слышала обращение того, что сидело на месте отца:

– Верни-и-ись, – протяжно орало «это», придавая чёрной дыре вместо рта форму улыбки, развёрнутой вниз.