Клара и тень

— Старые акварели, пастели, рисунки углем и тушью его отца. Я подумал, может, вам захочется их посмотреть. Мориц тщился быть художником, вы не знали? То, что Бруно не умел рисовать, было его большим разочарованием. — Он хмыкнул.

— Насколько я вижу, сам он рисовать умел, — заметила мисс Вуд, разглядывая рисунки один за другим. Она узнала деревенские пейзажи с замком на дальнем плане.

— Да уж, у него неплохо выходило, — согласился Зерицкий. — Когда-нибудь я решусь навести в этой коллекции порядок. Может, напишу биографию о семействе ван Тисх и в качестве иллюстраций… Что с вами?

Зерицкий заметил, как резко изменилось выражение лица Вуд.

20:05

Босх решил вернуться через один из эваковыходов, расположенный в конечной части подковы. Для этого ему пришлось пройти вдоль всей первой секции «Туннеля». Дождь был все слабее, переходя в незаметную изморось. Несмотря на это, он промок с ног до головы. Какого хрена он не взял этот чертов зонтик? Подойдя к участку рядом с парком «Стеделика», он снова воспользовался своим волшебным беджем и миновал ограждение. За ним возвышался впечатляющий черный занавес. Вход походил на лабиринт, чтобы не пропустить внутрь ни малейшего луча света. В узком проходе из занавесов стояли два охранника. Хотя они сразу его узнали, ему пришлось пройти строгие проверки, которые он сам же и приказал проводить. Он приложил левую руку к переносному экрану, анализирующему отпечатки пальцев, и сказал несколько слов в микрофон. Он был взволнован, и голосовую пробу пришлось повторить. В конце концов его пропустили. Он был доволен безупречной работой контролей безопасности.

Когда он вошел в «Туннель», глаза закрылись сами, без помощи век.

20:10

— Что это? — спросила Вуд.

Зерицкий взглянул на рисунок, который она держала в руке, и улыбнулся:

— А, Мориц так зачеркивал рисунки, которые больше ему не нравились. Он никогда их не рвал. Зачеркивал красным карандашом, всегда одинаково. Человек с агрессивным темпераментом, но в то же время любитель рутины.

Это был набросок китайской тушью, человеческая фигура — вероятно, крестьянин из Эденбурга. Но он был зачеркнут толстыми красными крестами. Что-то в них привлекло внимание женщины, решил Зерицкий, потому что она коснулась бумаги указательным пальцем и что-то зашептала. Она словно считала штрихи.

— Он всегда их так зачеркивал? — пробормотала женщина очень странным голосом. Зерицкий недоумевал, почему это произвело на нее такое впечатление, но годы и одиночество научили его тактичности.

— Я же говорю, что да, — ответил он.

Вуд снова пересчитала. Четыре креста и две вертикальные линии. Восемь линий, образующих кресты, и две параллельные. Всего десять линий. Боже мой. Она снова пересчитала, боясь ошибиться. Четыре креста и две линии. Восемь и две. Всего десять. Она взяла остальные рисунки и быстро стала их перелистывать. Остановилась на еще одном зачеркнутом рисунке. Там было что-то вроде лица, едва намеченного карандашом. Кресты и вертикальные линии. Четыре и две. Восемь и две. Всего десять.

Она обернулась к историку и заговорила, пытаясь сохранять спокойствие:

— Господин Зерицкий. У вас есть еще рисунки?

— Да, в подвале.

— Я могу посмотреть их все?

— Все? Их, наверное, сотни. Никто их все не видел.

— Ничего. Время у меня есть.

— Иду за папками.

20:15

Быть в «Туннеле» самому и видеть его через мониторы — не одно и то же, и Босх это сразу ощутил. Он уловил запах краски, почувствовал странное тепло, все его чувства твердили, что его окружает другая вселенная. Ощущение было такое, будто смотришь ночью на озеро, а потом вдруг ныряешь с головой в темные волны и плывешь под водой. Тишина стояла такая, что дух захватывало. Но тут были звуки, эхо шагов и покашливания, тихие реплики. И низкие гармоничные аккорды величественной музыки, доносившиеся из завес в вышине. Босх знал, что это «Похороны королевы Марии» Перселла с замогильным ритмом литавр.