Клара и тень

– Я скажу тебе… Скажу… что будет… если ты не сделаешь все, как я хочу… ты… Если ты не сделаешь, что я хочу…

Каждая выплеснутая ей в ухо фраза сопровождалась резким рывком за волосы. Уль дергал так, что у нее искры из глаз сыпались. Но он допустил ошибку: дал ей слишком много времени, чтобы прийти в себя. Клара снова становилась хозяйкой своего тела и своих эмоций. Она была еще очень слаба, но уже могла ответить. Она уперлась пятками в пол и двинула бедрами вверх – это движение привело Уля в замешательство. Она ждала жесткой реакции, и реакция сразу же последовала. Клара получила пощечину. Не очень сильную, но ее оглушило.

– Не вздумай снова… Что ты хочешь, а… что ты хочешь сделать…

Клара, тяжело дыша, застыла, обдумывая, что делать дальше. Она знала, что, если уступит, все кончится. В этомона была совершенно уверенаНо уступать ей не хотелось. Если она рискнет, если будет противостоять действиям Уля, он сгустит темноту мазка. Если она и дальше будет сопротивляться, напряжение перейдет границу, и произойдет «прыжок в пустоту». Она никогда не «прыгала в пустоту», ни с одним художником, эта техника слишком опасна. Можно было дойти до любой крайности: ее повредят, возможно, серьезно. Повреждение может быть необратимым. Хоть сейчас она работала не в арт-шоке, эскиз явно был очень жестким (самое жесткое и рискованное).Ей было очень страшно, она не хотела страдать, не хотела умереть, но Клара

не желалаостанавливать этот процесс. Не было уже никаких сомнений в том, что ее пишут, и она не хотела их сдерживать. Она отдавалась им, как раньше отдавалась Вики, Брентано, Хобберу, Гурнишу.

Не отпуская ее волос, Уль отстранился, будто желая показать кому-то ее пойманное лицо. Ее слепил луч фонаря.

– Все как я хочу, слышишь?… Будешь умницей?… Будешь делать все, что я хочу?…

В ответ она ударила коленом в тени. Тогда нападавший набросился на нее с удвоенной яростью. Она снова забилась, сопротивляясь. Ей было жутко страшно, и именно поэтому,именно поэтому она хотела идти дальше. Она дрожала, задыхалась, ждала, что произойдет нечто ужасное, надеялась,что произойдет нечто ужасное,верила, что черная рука искусства наконец перенесет ее в полнейшую безвозвратную тьму без надежды на спасение. Она жаждала, чтобы Уль написал ее самыми насыщенными и мрачными красками: голландскими

красками. Она закрутилась, как кошка, раскрыла рот, чтобы попытаться укусить. Она ждала новой пощечины и приготовилась получить ее.

Вместо этого все застыло. Послышались крики. Уль выпустил ее. Она осталась одна, на спине, на матрасе. Она едва могла поверить в происходящее. Среди криков Клара расслышала юношеский порыв голоса Герардо. Зажегся свет, и она заморгала.

В кухне стояла поразительная тишина. Уль приготовил кофе для Герардо и Клары и кофейный напиток для себя. На своем ломаном испанском он объяснил, что у него высокое давление. Принимая во внимание то, что произошло в спальне полчаса назад, эти слова казались шуткой, но никто не засмеялся.

– Сахар? – спросил Уль.

– Нет, спасибо, – поблагодарила Клара.

Они еще не отдышались после бурных занятий живописью. У Клары было несколько незначительных синяков, но они даже не болели. Она надела халат. Когда Уль вышел из кухни, Герардо и Клара некоторое время молча пили кофе. За окном утро меняло свой цвет. Птицы завели прозрачный разговор на фоне далекого шума машин. Вдруг Герардо посмотрел прямо на нее. Его глаза покраснели, как будто он плакал. Его мушкетерская бородка и тонкие усы словно специально подыгрывали общему унынию, написанному у него на лице, и казались подстриженными хуже, чем обычно. Но через минуту он заговорил обычным веселым и уверенным тоном:

– Я все запорол, дружочек. Но клянусь Богом, я так дальше не мог. Не мог и все. Если меня уволят, мне плевать, слышишь? Мэтр вышвырнет меня, но мне все равно. С меня хватит.

Он посмотрел на нее и улыбнулся. Клара хранила жестокое молчание.

– Тебе пришлось плохо, дружочек. Тебе пришлось очень плохо. Почему ты не уступила? Ты же знала, что единственный способ снизить интенсивность тона – это уступить. Если бы ты уступила, мы бы перестали тебя писать…

Последовало молчание.

– Ну-ка идем прогуляемся, – вставая, сказал Герардо.

– Нет, не пойду.

– Да ну, пойдем, не будь…

– Нет.

– Пожалуйста.

В его голосе звучала просьба, и она подняла глаза.

– Я хочу сказать тебе что-то важное, – прошептал он.

Было рано, и холодный ветерок дул с севера, приводя в движение листья, ветки и траву, облака и пыль, края одежды, полу халата, челку загрунтованных волос. Мельницы вдалеке были лишь призрачными тенями. Герардо шел рядом с ней, засунув руки в карманы. Они проходили мимо заборов и домов, и Клара думала, какие же там картины и кто их пишет. Лесок остался слева. Пахло цветами и скошенной травой. Птицы начинали свой собственный звуковой рассвет.