Клара и тень

Тут произошло нечто поразительное. Тело Аннек тихо раскрылось на половинки, как цветок, с головы до ног. Стул, на котором она сидела, тоже раскололся. В разрыв между двумя половинками решительно проник немолодой мужчина в темном костюме, с изрядной лысиной, окруженной сединой. Он резко остановился и извинился:

– Ох, прости. У тебя видео-сканер. Я не знал.

Лотар Босх посторонился, и трехмерная фигура Аннек снова сложилась в полнейшей тишине, как вода стремится заполнить пустоту, образовавшуюся после погружения пальца. Мисс Вуд нажала кнопку паузы, и девочка неподвижно застыла посреди комнаты.

– Я уже закончила, – сказала Вуд и зевнула. – Все одно и то же.

Она нажала на перемотку, и Аннек пустилась в жуткую пляску святого Витта. Потом сняла окуляры «УР» и положила их на стол – всплыл призрак девочки. Стол представлял собой врезанную в стену половинку эллипса. Это был единственный предмет мебели цвета натурального дерева в этой маленькой аудио-видео-комнатушке «Музеумсквартир». Все остальное было черным, включая стулья на тончайших ножках. Вуд сидела на одном из таких стульев, и ее костюм из розового платья и жакетки блестел в черноте. Рядом с ней высилась гора записей «УР». Слева, на стене, как химеры, выступали камеры и проигрыватели.

Босх, облаченный в элегантный серый костюм (красный бедж на лацкане казался похожим на свадебную гвоздику), сел на стуле напротив и вытащил из чехла очки для чтения.

– Давно ты здесь? – поинтересовался он.

Он переживал за нее. Они в Вене пять дней, считая тот понедельник, 26 июня; работают без отдыха. Их разместили в «Амбассадоре», но они пользовались своими номерами-люкс практически только для сна. И каждый раз, когда Босх являлся в «Музеумсквартир», она уже трудилась там, как бы ни было рано. Он вдруг подумал, что, может быть, Вуд и вовсе не ложится спать по ночам.

– Давненько, – сказала она. – Мне нужно было просмотреть еще несколько бесед отделения психологической поддержки, а отец советовал мне не оставлять работу на потом.

– Хороший совет, – кивнул Босх. – Но смотри не злоупотребляй окулярами «Увеличенной Реальности». Можешь испортить глаза.

Мисс Вуд потянулась на стуле, и жакетка открылась, как пара крыльев, пахнув на Босха духами. Холмики груди прочеканили розовое платье. Смутившись, Босх опустил глаза. В этой женщине ему нравилось все: волна запаха ее духов, миниатюрное изящное тело, выточенное, как арабеска, даже крайняя худощавость этих ног, колени которых он угадывал под столом. И раздавшийся сейчас траурный звук ее серьезного голоса.

– Не переживай, я немного прогулялась по окрестностям. Рассвет в Вене в понедельник вполне подкрепляет силы. И знаешь на что я обратила внимание? Народ здесь покупает огромное количество хлеба, ты не замечал? Я видела нескольких типов с багетом под мышкой, прямо как в Париже. Мне даже показалось, они сговорились разгуливать с хлебом у меня под носом.

– Вообще-то это люди Брауна, которым поручено за тобой присматривать.

Ее улыбка послужила знаком того, что он угадал с шуткой. Разговоры о еде представляли опасность для Вуд.

– Неудивительно, – сказала Вуд, – хотя лучше бы они присматривали за другими. Наша птичка испарилась, не так ли?

– Точно так. Вчера было воскресенье, и я не смог поговорить с Брауном, но мои друзья из отдела криминальных расследований божатся, что ни одного ареста не было. И не думай, другие новости не намного лучше.

– Начинай. – Вуд потерла глаза. – Боже, убила бы за чашку хорошего кофе. Черного, очень черного кофе, хорошего венского «шварца», крепкого и горячего.

– Какое-то украшение прислуживает сегодня утром ребятам из отдела искусства. Я сказал ему, чтобы оно зашло сюда.

– Ты просто совершенство, Лотар.

Босх почувствовал себя словно голым. К счастью, румянец сразу же погас. В пятьдесят пять лет уже не хватает горючего, чтобы поддерживать длительное горение румянца, мелькнуло у него в голове. Старая кровь теряет силу.

– Я просто все лучше узнаю тебя, – возразил он.

Бумаги в его пальцах легонько дрожали, но голос был тверд. Слушая его, мисс Вуд облокотилась на стол и сжала пальцами виски.

– В прошлый раз мы говорили, что у этого стола три ножки, так? Первую зовут Аннек, вторую – Оскар Диас, а третью можно назвать Конкурентами. – Увидев, что Вуд кивнула, он продолжил: – Ну вот, что касается первой, ничего нет. Жизнь Аннек была ужасной, но я не нашел людей, способных причинить ей зло по каким-то личным мотивам. Ее отец, Питер Холлех, – душевнобольной. В данный момент он отбывает наказание в одной швейцарской тюрьме за то, что стал причиной дорожной аварии, когда нетрезвым сел за руль. Мать Аннек, Ивонн Нойллерн, получила развод и опеку над дочерью, когда Аннек было четыре года. Она работает фоторепортером и специализируется на снимках животных. Сейчас она на Борнео. Отдел по уходу за картинами связался с ней, чтобы обо всем сообщить…

– Ладно, семья картины отпадает. Дальше.

– Предыдущие покупатели Аннек тоже не дают ничего конкретного.

– Уолберг влюбился в полотно, так ведь?