Горе овладело Фрасимедом, когда услышал он о смерти брата, и с другом своим Фереем поспешил он туда, чтобы стать грудью против Мемнона. Но теснимый с нескольких сторон эфиоп стоял непоколебимо, подобно вепрю или медведю, на которого тщетно нападают в горах охотники; он принялся снимать с Антилоха доспехи, меж тем как вокруг него шипели стрелы Фрасимеда и Ферея, и пораженные ими падали один за другим его товарищи. Увидел старец Нестор, как похищают доспехи сына: горестный, кликнул он своих друзей и сам на колеснице устремился против сильного врага. Но при виде престарелого воина Мемнон проникся к нему благоговением и закричал ему:
– Удались, непристойно мне сражаться с тобою, седовласым старцем. Издали показался ты мне юным бойцом, но теперь вижу, что я ошибся. Удались, не то поневоле убью тебя, и назовут тебя безумцем за то, что ты вступил в неравный бой.
Нехотя удалился Нестор и, меж тем как эфиопы и ахейцы яростно сражались над трупом Антилоха, поспешил к Ахиллу, бившемуся на другом конце поля.
– Помоги, Ахилл, – закричал он ему, – любимый сын мой пал, и Мемнон овладел его оружием. Боюсь, чтобы его тело не стало добычей псов. Вперед, вспомни о друге.
Печалью и гневом исполнилось сердце Ахилла – после Патрокла Антилох был любимейшим его другом.
Тотчас же, не думая о предостережении матери, устремился он на Мемнона. Увидев Ахилла, Мемнон бросил в него огромный камень. Камень ударился о щит, но неустрашимый Пелид добрался до Мемнона и пронзил ему правое плечо. Не обращая внимания на рану, эфион метнул свое копье и попал Пелиду в руку, и заструилась из раны черная кровь. Тогда, хвастливо и суетно радуясь, воскликнул он:
– Надеюсь, что скоро ты погибнешь от моей руки, ты, безжалостно погубивший столько троянцев. Ты считаешь себя храбрейшим из смертных; но теперь видишь перед собою сына бога, могучего сына той Эос, которая со светлого неба являет день и богам и людям, меж тем как Нереида, твоя мать, праздная и неизвестная, сидит на дне морском, среди рыб и чудовищ.
– Мемнон, – сказал Пелид, – отчего ослепление влечет тебя против меня, потомка Зевса и могущественного Нерея? Вот когда – а будет это сейчас же – мое стальное копье проникнет тебе в печень, узнаешь ты, какая богиня мне мать. Гектора наказал я за смерть Патрокла, а тебе отомщу за гибель Антилоха; ведь ты убил друга не бессильного человека. Но к чему пустые слова? Вперед!
Сказав это, схватил он тяжелый меч, Мемнон сделал то же, и они устремились друг на друга. Неукротимые и яростные, и лезвием и острием наносили они удары, заслоняя себя щитами: ни один не уступал. Самому Зевсу любо было смотреть с Олимпа на страшный бой героев, он увеличил их рост и силу, дабы походили они на богов, а не на смертных. Долго бились они; божественные матери обоих героев, Эос и Фетида, умоляющие, стояли по обе стороны Зевса, от которого зависела судьба их сыновей; и прочие боги столпились около владыки Олимпа и с участием, боязливо и заботливо взирали на бойцов.
И дошло бы между бессмертными до распри и боя, если бы Зевс не решил дела. Он ниспослал на поле битвы двух богинь рока и повелел мрачной стать рядом с Мемноном, а светлой присоединиться к Ахиллу.
Громко закричали бессмертные, кто от радости, кто от горя. Герои упорно продолжали биться, нс замечая приближения роковых богинь, и бились они, как неукротимые гиганты или титаны, хватаясь то за копье, то за меч, то за тяжелый камень. Ни тот ни другой не боялся и не уступал; стояли они как утесы, а вокруг резались их товарищи, и земля была пропитана кровью, усеяна трупами. Наконец Пелид глубоко вонзил копье в грудь Мемнона: заструилась черная кровь, и с глухим стоном повалился он на землю.
Мирмидонцы бросились снимать с трупа доспехи, а сам Ахилл до самого города преследовал троянцев. Эос, мать погибшего, со стоном исчезла в темном облаке и послала на поле битвы – испросив на то дозволение Зевса – детей своих, чтобы они, крылатые ветры, воздушным пространством унесли тело погибшего. Они перенесли его на берег реки Эзепа, в прелестную рощу нимф, дочерей Эзепа; нимфы соорудили над прахом Мемнона высокий памятник и оплакали его кончину. А товарищи его, волей одного из богов превращенные в птиц, последовали за трупом, и с того времени ежегодно появляются над могилой, чтобы оплакивать умершего и совершать в честь него тризну.