Медее бросилась к его ногам и, обнимая его колени, умоляла, чтобы дозволил он ей хоть один день пробыть в Коринфе.
– Сжалься над детьми моими; ведь и сам ты отец, и у тебя есть дети! Будь милосерд, как повелевает природа. Не за себя страшусь я бегства, – сердце мое разрывается при мысли, что дети пойдут со мною в изгнание». Так говорила Медея, и царь был тронут.
– Я не жесток, – сказал он ей, – и не бесчеловечен. Сострадание часто вредило мне, – боюсь ошибиться и на этот раз; но все же исполню твою просьбу. Останься еще на один день, но знай: если завтра луч восходящего солнца застанет тебя в моих владениях, ты умрешь. За сегодня же ты, конечно, не успеешь совершить то, чего я опасаюсь.
Так Медее выиграла время, чтобы привести в исполнение свой страшный замысел, и этого времени ей было довольно, чтобы погубить соперницу, жениха ее и отца. Какой же путь избрать ей для совершенья мести: поджечь царский дворец, поразить мечом ненавистную соперницу? Но прежде, чем успеет Медея совершить свое дело, – в то время, как будет красться она ко дворцу, ее могут схватить. Тогда станет она посмешищем для врагов, и гибель ее неизбежна. Нет, Медее изберет путь более верный, – Главка погибнет от яда.
Между тем Ясон воротился от невесты и стал оправдывать перед женою своею измену.
– Не из пресыщения твоею любовью, не из желанья иметь молодую жену вступаю я в этот новый брачный союз. Нет, этим браком хочу я принести пользу и тебе, и детям. Породнившись с царем, я доставлю им почетную, и обеспеченную жизнь; они будут воспитаны как царские дети. Ты же, неразумно страстная женщина, в гневе своем, не видишь благодеяний, которые тебе оказываются, и сама готовишь себе гибель. Ты должна радоваться, что за угрозы царскому дому осуждена только на изгнание. Не укроти я гнев царя, жизнью поплатилась бы ты за свое безумие.
Так говорил он. Гневом и презреньем отвечала ему Медея:
– Жалкий ты человек! Ты до того бесстыден, что являешься ко мне на глаза и оправдываешь свою измену. Кто спас тебя, когда ты должен был надеть ярмо на извергавших пламя быков и сеять смертоносные зубы дракона? Кто дал тебе руно? Из любви к тебе предала я отчий дом и родину, ушла с тобой на чужбину за широкое море; за тебя отметила Пелию самой мучительной в мире смертью – от руки собственных детей. И за все это ты изменяешь мне, берешь другую жену, забываешь клятву. Не думаешь ли ты, что теперь царствуют другие боги, а не те, перед которыми ты обещал мне верность? Скажи же мне, спрашиваю тебя как друга: куда бежать мне: в дом ли отца, которого предала я, или к дочерям Пелия? Да, дружба твоя приготовила мне завидную участь. В то время, как будешь ты праздновать свою свадьбу, твоя покинутая жена, с покинутыми детьми, изгнанная из этого царства, убежит в неприязненную чужбину; дети твои, как нищие, будут скитаться в изгнании».
Так сказала Медея и с презрением отвернулась от вероломного мужа, он же остался непоколебим. Холодно предложил он ей в дар деньги и ходатайство у своих знакомых, с которыми водил хлеб-соль. Все это отвергла Медея.
– Ступай, празднуй свадьбу свою, – сказала она Ясону; но, быть может, проклянешь ты когда-нибудь день этой свадьбы!
Беседа с вероломным супругом еще сильные взволновала все страсти в груди Медеи и побудила ее поспешить с мщением. Одна лишь мысль беспокоила ее: где найти ей верное убежище по совершении дела. В то время, как думала Медее и об этом, повстречалась она с шедшим мимо ее дома афинским царем Эгеем. Он был на пути из Дельф и шел в Трезены, чтоб узнать от мудрого Питфея разгадку довольно темного отвита Пифии. Эгей, к которому Медее обратилась с просьбой, обещал ей верное убежище, когда прибудет она к нему в Афины.
Едва Эгей удалился, как Медее стала приводить в исполнение свои замыслы. Призвав Ясона для новых переговоров, она приняла вид, будто одумалась и простила ему.