Классы наций

«Здесь, конечно, почти все покупки оплачиваются Андреем, карточкой… Мне он дает деньги наличными. У меня нету карточки… в принципе надобности особой нет (через некоторое время карточка была заведена. – Е.Г

.), потому что крупных вещей я никаких не покупаю… сразу, когда я приехала, у меня была какая-то сумма довольно крупная своя… но она быстро истратилась… вылазки по магазинам в одиночку бывают крайне редко, намного реже, чем хотелось бы… и как нужно всякой женщине иногда потратить какую-то сумму. И в принципе, я не считаю, что это какой-то недостаток женщины, то есть как говорят, как можно судить о том, как женщина ведет хозяйство: женщина может потратить какую-то сумму денег, но это никак не отражается на бюджете, что-то купить и муж в общем не заметит, что купила лишние чулки или какую-нибудь дребедень. Здесь получается, что каждую, простите, фигню нужно согласовывать, ты не просто это покупаешь, но каждый раз нужно как бы морально, ну, в глубине души отчитаться, что вот мне надо, я это покупаю… Андрей как-то сам дает деньги, то есть он никогда не спрашивает, сколько там у меня есть, осталось, что я там покупала, не покупала. То есть в принципе я не скажу, что я стеснена в деньгах, но… дело здесь еще, наверно, не столько в деньгах, сколько в общем нашем положении… ‹…› Мы вроде бы здесь свободны. А на самом деле мы очень зависимы» (Лиля).

Деньги выступают символом независимости, с их помощью осуществляется связь с миром за пределами семьи, и респондентка ощущает и описывает свою ограниченность в возможностях социального действия как необходимость отчитываться за них (не важно, перед мужем или перед собой), т. е. свою подконтрольность (очевидно, мнимую), отстраненность от принятия решений, ограниченность в попытках действовать самостоятельно.

Однако такое признание зависимости, которое может быть получено в рамках беседы один на один (когда интервью имеет характер скорее доверительной беседы), никогда не делается публично. Наоборот, перед другими эмиграция обычно проговаривается как текст успеха, как, например, в следующей цитате, представляющей собой ответ на присланный на форум «Русская Оттава» вопрос: «Там жены без языка, работы, подружек, сплетен и прочих женских радостей не звереют?» – пользовательница, подписавшаяся как «Галя, жена Саши», пишет:

«…Наши обычные “развлечения”: шопинги по молам, кулинария, выписывание косметики и проч. по каталогам, посещение кондитерских, гулянье с детьми на детских площадках, конечно, сплетни… У многих из нас свои (отдельно от мужа и детей) персональные компьютеры – чтение новостей из России по Интернету, переписка или болтовня в АСЬКЕ, дизайн и интерьер квартир, мода…

Всем нам, конечно, здесь очень нравится, а детям и того больше. Никогда не скучаем (дома 70–100 ТВ программ), под окнами бассейн, погода и природа замечательные. И еще. Русские женщины по сравнению с канадками все писаные красавицы: и одеваются со вкусом, и фигурки изящные… Ну просто как королевы здесь! Я забыла про сервис написать, так вот – стирки как таковой нет, все делают автоматы, пол мыть не надо – везде ковровые покрытия, сумки носить не приходится – всё возят на тележках мужчины к машинам и т. д. Уловили? И последнее: одиноких наших мужчин здесь больше, чем одиноких женщин (те обычно не задерживаются), и первые часто маются в одиночестве, ищут свою половину среди русских девчонок и завидуют хорошим семейным парам белой завистью»[238].

Это культурное свидетельство высвечивает множество различных аспектов (пол / культурная идентичность / социальный статус / гендерные отношения / восприятие «другого» / цивилизационная компетентность), но в данном случае важно то, что касается выстраивания статуса. Вопрос не в том, является ли этот текст в сопоставлении с предыдущим правдой или ложью (очевидно, его не стоит оценивать с точки зрения позитивистской достоверности). Важен «ритуал, повторяемый бесчисленными эмигрантами, посылавшими домой письма с целью впечатлить и убедить друзей и родственников – и, возможно, самих себя, что жизнь их изменилась к лучшему»[239].