КлаТбище домашних жЫвотных

Луис Крид был не в том возрасте, чтобы правильно реагировать на подобные оскорбительные предложения (или подкупы, если называть вещи своими именами), но людям в том возрасте — лет этак в восемьдесят пять — такие предложения никто не делает. Начать с того, что он страшно устал. Восемнадцать часов в неделю он ходил на занятия, двадцать часов корпел над учебниками и пятнадцать часов подрабатывал официантом в пиццерии рядом с отелем «Уайтхолл». Плюс к тому он разнервничался. Необычная приветливость мистера Гольдмана в тот вечер была совсем не похожа на его обычную холодность, и когда мистер Гольдман пригласил его в кабинет выкурить сигару, Луису показалось, что он заметил, как тот быстро переглянулся с женой. Позже — значительно позже, когда Луис уже успокоился и смог осмыслить случившееся — он подумал, что подобное смутное беспокойство, наверное, чувствуют дикие лошади, почуяв дым от пожара в прерии. Он ждал, что Гольдман объявит о том, что ему все известно. Известно, что Луис спит с его дочерью.

Когда вместо этого Гольдман сделал неслыханное предложение — и даже достал из кармана чековую книжку, словно какой-нибудь толстосум в фарсах Ноэла Коуарда, — Луис взорвался. Он обвинил Гольдмана в том, что тот относится к дочери как к музейному экспонату, что ему наплевать на всех, кроме себя самого, и что он отвратительный, самодовольный мерзавец. Уже гораздо позже Луис признался себе, что его ярость отчасти происходила из чувства облегчения.

Все эти проникновенные замечания о характере Ирвина Гольдмана были, возможно, правдивыми, но уж никак не способствовали цивилизованному общению. Всякое сходство с Ноэлом Коуардом исчезло; если в дальнейшей беседе и присутствовал юмор, то лишь вульгарного свойства. Гольдман велел Луису убираться и заявил, что если тот еще раз явится к ним на порог, он его лично пристрелит, как бешеную собаку. Луис ответил, что Гольдман может засунуть чековую книжку себе в задницу. Гольдман сказал, что в любом опустившемся бомже больше потенциала, чем в некоем Луисе Криде. Луис сказал, что Гольдман может засунуть свои золотые кредитки туда же, куда и чековую книжку.

Понятно, что это был не лучший задел к установлению теплых, дружеских отношений с будущим тестем.

В конце концов Рэйчел их примирила (уже после того, как оба успели остыть и пожалеть о сказанном, хотя их мнение друг о друге осталось прежним). Не было никаких мелодрам, никаких угнетающе-напыщенных сцен «с этого дня у меня больше нет дочери». Чтобы Гольдман отказался от дочери, ей надо было бы выйти замуж за Тварь из Черной лагуны. Однако на свадьбу Луиса и Рэйчел он явился в траурном черном костюме, и его лицо как-то уж слишком напоминало лица, высеченные на египетских саркофагах. В качестве свадебного подарка он преподнес им фарфоровый сервиз на шесть персон и микроволновую печь. Никаких денег. Пока Луис учился в колледже, Рэйчел работала продавщицей в магазине готового платья. И по сегодняшний день она знала только, что у Луиса всегда были несколько «напряженные» отношения с ее родителями… особенно с ее отцом.

Луис мог бы поехать в Чикаго с семьей, хотя ему пришлось бы вернуться в университетскую клинику на три дня раньше, чем Рэйчел с детьми. Это было бы несложно. С другой стороны, четыре дня с Имхотепом и его женой Сфинкс — это чересчур.

Дети, как это часто бывает, смягчили их отношения. Луис подозревал, что он мог бы достичь окончательного примирения, просто сделав вид, что забыл ту некрасивую сцену в кабинете Гольдмана. Пусть даже все понимали бы, что он притворяется. Но дело в том (и у Луиса хотя бы хватало смелости признаться в этом себе самому), что он не хотел примирения. Десять лет — долгий срок, но он не забыл мерзкий привкус, вдруг возникший во рту, когда Гольдман достал из кармана чековую книжку. Да, Луис тогда испытал несказанное облегчение от того, что старик не знал о ночах — всего их было пять, — которые они с Рэйчел провели на его узкой, продавленной кровати, но омерзение было настолько пронзительным, что не забылось до сих пор.

Луис мог бы поехать в Чикаго, однако предпочел отправить тестю его внуков, его дочь и привет.

Самолет тронулся с места и начал выруливать на взлетно-посадочную полосу… в одном из иллюминаторов Луис увидел Элли, бешено машущую рукой. Он улыбнулся и помахал ей в ответ. А потом Рэйчел — а может, и Элли — поднесла к иллюминатору Гейджа. Луис помахал ему, и Гейдж помахал тоже — то ли и вправду увидев его, то ли просто подражая Элли.

— Доставь их в целости и сохранности, — пробормотал Луис, застегнул куртку и вышел на стоянку. На улице был сильный ветер, который едва не сдул с Луиса кепку. Пришлось придержать ее за козырек, чтобы она не слетала. Уже садясь в машину, он увидел, как над зданием аэропорта взлетел самолет, устремив нос в безоблачное голубое небо.

Луис вновь помахал рукой, вдруг почувствовав себя брошенным и одиноким — почти до слез.