Клеймо оборотня

Страбо не придал особого значения этим словам. Он отлично знал, что Пилат, как всякий добропорядочный римлянин, преклоняется перед властью закона. Однако сама мысль о мире, свободном от всей еврейской нечисти, показалась ему восхитительной.

— Гай, — умоляюще сказала Клаудиа, — прошу тебя, ты должен отпустить его, должен!

Пилат откинулся в кресле и оценивающе оглядел жену.

— А что я получу взамен, Клаудиа? Каифа предпочитает не говорить об этом открыто, однако дал понять, что в случае утверждения мною смертного приговора по делу этого возмутителя спокойствия, открыто осуждающего продажность иудейских священнослужителей, он подарит мне один тихий и послушный городок со всеми жителями и домами. А что предложишь мне ты в обмен за свободу этого человека?

Она нахмурилась.

— О ч-чем это ты?

— Все очень просто, дорогая, — улыбнулся Пилат, — я женился на тебе в надежде, что этот брак поможет мне обрести власть, богатство и влияние, но просчитался. Я не получил ничего, и потому хочу избавиться от тебя и подыскать более выгодную партию.

Замешательство Клаудии сменилось гневом.

— Развод? Ты не посмеешь!

— Нет, конечно, нет, — согласился Пилат. — Даже в немилости, ты все равно остаешься внучатой племянницей императора. И я сомневаюсь, что Либерию понравилось бы, вышвырни я тебя вон. — Он подался вперед. — А вот если бы выставить против тебя обвинения в измене, в политическом заговоре против Рима в союзе с этими парфянскими религиозными фанатиками, выкормышами Заратустры — ведь, в конце концов, Парфяния открыто враждует с Римом — и при этом ты не попытаешься опровергнуть это обвинение, вот тогда я смогу со спокойной душой казнить тебя и избавиться от нашего ненавистного брака, да еще и благодарность императора заслужу.

Она смотрела на него, широко открыв глаза, не веря своим ушам.

— Ты сошел с ума!

— Нисколько. — Он спокойно покачал головой. — Я всего лишь хочу сказать, что если тебе так дорога жизнь Иешуа, то вот — тебе предоставляется возможность обменять ее на твою. — Он улыбнулся. — Все эти странные восточные религии твердят о жизни после смерти, верно? Так вот, дорогая Клаудиа, я предлагаю тебе почетное место в загробной жизни, в царстве… — как бишь его зовут?.. Ахура? — да, в царстве Ахуры.

— Это нелепо! — гневно бросила Клаудиа.

— Стало быть, ты не принимаешь моего предложения?

— Разумеется, нет!

— А ведь я не шучу, Клаудиа, — сказал Пилат, не сводя с нее глаз. — Я пока еще далеко не уверен, что мне удастся спасти этого человека, да, собственно, и не собираюсь особенно стараться. Но если у меня появятся гарантии, что таким образом ты будешь вычеркнута из моей судьбы, то клянусь богами! — я приложу все усилия. Это серьезное предложение, Твоя жизнь в обмен за его.

— Никогда!

Он мрачно рассмеялся.

— Вот и все, что осталось от твоей очередной горячей любви к очередному богу.

Пилат обернулся на звук шагов и увидел охранника с арестованным.

— Ладно, Клаудиа, оставь меня. Иди, принеси в жертву быка или еще чем-нибудь займись. А у меня дела.

Он отвернулся от нее и взглянул на пленника.

— Это тот самый человек? — спросил он Страбо.

— Да, мой господин, — ответил центурион.

— Ну, что ж, приятель… — начал было прокуратор, но вдруг сурово нахмурился, заметив, что пленник даже не смотрит в его сторону. Арестованный не сводил глаз с супруги Пилата Клаудии, и лицо его при этом выражало полное замешательство.

— Клаудиа, я сказал, уходи! Удались немедленно!

— Клаудиа Прокула развернулась и, пылая гневом, взбежала по лестнице на верхний этаж.

Страбо засмеялся.

— Похоже, госпожа Клаудиа приняла ваше предложение всерьез!

— А кто тебе сказал, что это шутки? — мрачно пробурчал Пилат и обратился к пленнику:

— Настоятельно советую тебе не разглядывать римских женщин с такой бесцеремонностью. — Он допил остатки вина из графина. — Как тебя зовут?

Внимание пленника все еще было приковано к лестнице, по которой удалилась Клаудиа, и он ответил не сразу:

— Я… не знаю своего имени.

Пилат поднял глаза на Страбо.

— Он что, идиот?

— Не знаю, мой господин. Он сказал нам, что он халдеянин.

— Хорошо, халдеянин. Раз ты хочешь сойти в могилу безымянным, мне все равно. До меня дошло, что тебе известен некий Иешуа, проповедник из Назарета. Это правда?

— Известен? — переспросил халдей. — Нет, я не знаком с ним. Я лишь следовал за ним, наблюдал, слушал в надежде, что он сможет мне помочь. Но я никогда не приближался к нему. В конце концов, я понял, что его посулы не для меня.

— В самом деле? — Пилат уже начал подозревать, что толку от этого человека не будет. — И что же он сулит?

— Вечную жизнь, — просто ответил халдей.

— Ах вечную жизнь! — с насмешливой задумчивостью повторил прокуратор. — А ты, значит, вечно жить не хочешь.

— Нет.

— А чего же ты хочешь?

— Смерти.

Пилат рассмеялся.

— Ну, это мы тебе сможем устроить, халдеянин. Страбо, за что он арестован?

— Убийство, мой господин, — ответил центурион. — Но, может, стоит спросить его, о чем проповедовал назарянин?

Пилат повернулся к халдею.

— Давно ты знаешь… я имею в виду, давно ты следишь за этим назарянином?

— С его рождения, — ответил халдей.