Клеопатра

Зять Сервилии Кассий слыл непримиримым с детства. Еще во времена правления Помпея сын умершего диктатора Суллы Фавст занимался у того же преподавателя литературы, что и Брут с Кассием. Однажды Фавст принялся возвеличивать своего отцадиктатора, заявив, что когда станет взрослым, то непременно последует его примеру. Казалось бы, что до того мальчишкам, многие из них хотели бы походить на отцов, тем более столь успешных.

Но Кассий влепил Фавсту сильнейшую пощечину. Тут же вмешались друзья обиженного, потом друзья с другой стороны, и дело приняло столь серьезный оборот, что в нешуточный спор патрицианских деток вынужден был вмешаться сам Помпей. Но призванный пред грозные очи консула Кассий не смутился. Чуть подбоченившись (за что потом Помпей строго выговорил его отцу), он насмешливо потребовал:

– Давай, Фавст, повтори свои слова здесь, и я разобью тебе челюсть!

Друга поддержал и Брут. Это доставило немало неприятных минут Сервилии, но оба юнца от своего не отступились. Неудивительно, что позже именно Кассий женился на Юнии Терции. Получалось, что Цезарь, будучи любовником и матери, и дочери, наставил рога обоим? Но он ни на мгновение не сомневался, что их неприязнь никак не связана именно с любовными связями, нет, и Брут, и Кассий помешаны на идеалах Республики и идеях Катона.

И теперь эти двое, которых диктатор давно имел право отправить к праотцам, подняли против него головы? Почему?! Хотят сохранить Республику? Но оба умны и прекрасно видят, что ее давно нет. Что толку от решений сената, если на его членов можно надавить или попросту подкупить? Да и сам Цезарь столько раз поступал вопреки мнению народных избранников.

Сейчас реальная власть в руках у него, Цезаря. И что, Риму от этого хуже? Даже если забыть о триумфах и связанных с ними пирах для всех горожан, нужно признать, что в Городе развернулось строительство, плебс получает немалые подачки… За Цезаря стеной встанут ветераны, получившие немалые наделы и деньги за свои победы… На что могут рассчитывать заговорщики?

Наслушались речей Цицерона? Но Марк не может не знать, что старик легко сменит гнев на милость, стоит только диктатору сурово сдвинуть брови. Так бывало уже не раз. Цезарь посвоему любил разговорчивого старика и не считал таким уж страшным недостатком его страсть к собственному возвеличиванию. Однажды Цезарь пошутил, что если бы Цицерону поручили поставить памятник Гомеру, Марк Туллий изобразил бы себя, читающего свой перевод Гомера. Хорошо, что пошутил там, откуда эта фраза не пошла гулять по Риму, не то быть бы ему вечным врагом философа. Хотя в Риме и стены имеют уши, видно, подсуетился ктото из рабов и Цицерон все же узнал о словах Цезаря, но ни философ, ни диктатор об этом никогда не вспоминали.

Конечно, знаменитого оратора лучше иметь другом, но как же это тяжело! Одной из примечательных черт философа было поразительное умение наживать себе врагов даже среди вчерашних друзей. Мало кто выдерживал жестокие, даже злые шутки Цицерона. В Риме, наверное, не нашлось бы приметного человека, которого Цицерон не успел обидеть изза несдержанности языка. Потому от философа лучше держаться подальше, не превращаясь, однако, во врага. Пока Цезарю это удавалось.

Он хорошо знал, что Марк Брут и его приятель Кассий много времени проводят с Цицероном (своя разведка тоже работала). Если в заговоре Цицерон, то это не страшно, все уйдет в пустую болтовню о достоинствах Республики и в проклятья единоличной власти. Вернувшись, Цезарь просто щедрой рукой выдаст несколько наград заговорщикам, с них хватит. Этих диктатор не боялся, опасны те, кто делает все молча и не связывается с говорливой «совестью Рима».

Но Клеопатра все приняла всерьез. Она сообщала, что попросту скупила долговые обязательства Марка Брута:

«Все долговые расписки сына твоей любовницы у меня. Если он сделает хоть шаг против, я предъявлю их и сгною Марка Брута в долговой тюрьме раньше, чем он успеет сделать второй!»

Цезарь схватил стило, на воск легли строчки:

«Не смей! Марк Брут просто мальчишка, наслушавшийся Цицерона, который тоже безвреден. За ними нет реальной силы, а значит, их можно не бояться. Страшны те, кто имеет вооруженные легионы, а войска остались только у меня. Я опасался бы, окажись в числе заговорщиков Марк Антоний, но тот предан и у него попросту не хватит ума. А без реальной силы весь заговор просто уйдет в болтовню.

Вернусь, поговорю с Цицероном, чтонибудь ему пообещаю, и старик станет превозносить меня с такой же страстью, как сейчас ругает. Не бойся, пусть болтают, я слышал уже так много поносивших меня слов, что оброс панцирем, их не пропускающим.

Кроме того, ты забыла о моем предстоящем походе в Парфию. К чему меня свергать, если я сам скоро уеду?»

Он пытался шутливым тоном успокоить Клеопатру.