Клеопатра

И вдруг Ирас мгновенно высвободилась с силой резковатой из объятия Маргариты, вскочила и метнулась в покойчик, где помещалась мойня и прочие умывальные принадлежности... Тогда и Маргарита вскочила, но не могла побежать прятаться. Ведь она не рабыня, она не должна бежать, показывать свой страх... Она встала у стены, боком, вперилась в дверь; лицо было такое, как будто ей неловко вот так стоять, и только это испытываемое чувство неловкости и беспокоит её... Хармиана вошла, резко махнув занавесом на двери. Маргарита увидела Хармианину ногу в сандалии, пола хитона обтянула колено, Хармиана вошла, широко шагнув... лицо и глаза Хармианы остались для девочки словно бы в какой-то тени. Потому что, обогнав Хармиану, вошёл первым человек в панцире из железа и крепкой кожи воловьей; застёжки были круглые, в виде львиных голов с колечками золотыми, продетыми в пасти... Она смотрела на этот тёмный, почти чёрный панцирь, посеребрённый, с золотыми застёжками... Нарастало чувство, будто ей знаком этот панцирь, и эта толстая грудь мужская, толстое тело, грудь вместе с панцирем, — это было ей знакомо, она уже видела это когда-то, а теперь знала, что она уже видела это... И лицо этого человека она уже видела прежде, давно, видела его необыкновенно печальные тёмные глаза, почти чёрные, казавшиеся глубокими в этой странной и будто неизбывной печали; и видела его круглые, отвисающие щёки бритые, двойной подбородок, сильно выпуклую нижнюю губу тёмную, большой и будто гнущийся нос, головную повязку круглую, скрывающую волосы... Взгляд её глаз двинулся книзу и оглядел длинные поножи и видневшиеся волосатые икры... Человек поднял руки — на запястьях тоже были волосы — и прыгнул, скругляя вытянутые для обнимания, для готовящегося объятия руки, прыгнул к девочке... Она знала, что она не должна бояться его, почему-то знала, но всё равно вспыхнул вспышкой страх, и отскочила в сторону... Толстые горячие и влажноватые пальцы едва успели коснуться её рук и плечей под платьем... Она крикнула коротко — «A-а!»... Он опустил руки, его глаза сделались ещё более печальными, совершенно глубоко меланхолическими...

   — Зевс-Амон!.. Бедная девочка!.. — Он резко повернулся к Хармиане: — Успокойте её!.. — И ушёл...

Спустя несколько мгновений прибежала Ирас.

   — И эта уже здесь! — Хармиана странно ухмыльнулась, но говорила как-то примирительно.

Ирас вытаращила глаза и схватила Маргариту за руку, повторила дважды:

   — ...твой отец, твой отец!..

Маргарита и сама уже знала, что видела сейчас отца, видела вновь, спустя годы разлуки. Чувство того, что этот человек — ей родной, росло, будто вспухало, становилось всё яснее...

Что-то было потом; кажется, что-то ели, пили; пришли рабыни, раздевали Маргариту, одевали в другое платье. Что-то говорила Хармиана... Потом прибежала диковатая Ирас и звала Маргариту посмотреть римлян — корабли и воинов...

   — Я знаю, что они здесь, — сказала Клеопатра и услышала свой голос, прозвучавший как будто голос взрослой женщины, так разбито, устало... — Я знаю, что они здесь, умом знаю, но всё равно никак не могу поверить...

Они пошли сначала на верхнюю галерею и оттуда она увидела далеко в море корабли. Но это сверху, с высоты галереи казалось, будто они далеко, а на самом деле они были совсем близко к городу, они были вокруг Александрии. И они были боевые римские корабли, с боевыми башнями, откуда возможно было метать стрелы. Но город сдался без боя. На открытом, противоположном морю месте за городом вытянулись ровными рядами треугольные палатки римских воинов. Далеко — не разглядеть опять же сверху... Ирас говорила, что римляне привезли стенобитные орудия, разные тараны, — стало быть, предполагали, что Александрия будет защищаться...

   — Веронику защищать... — Маргарита обращала к себе самой эту полувопросительную интонацию. Не договорила. Город не стал защищать Веронику. Вероника сама не захотела, чтобы город защищал её. В сущности, Вероника проявила благородство, редчайше проявляемое правителями. Но не надо было говорить об этом вслух, ни себе, ни Ирас, ни другим!..

Ирас повела Маргариту на нижнюю галерею, приговаривала:

   — Сейчас посмотрим солдат, римских солдат!..

Ирас... детская горячность... а то сидит, развёртывая папирусы Платоновых писаний... как в её натуре соединяется... Маргарита понимала, почему Ирас так хочет глядеть на воинов. Потому что Ирас боится их! А ей хочется не бояться; ей хочется быть такой, как они, быть сильной, храброй, свободной, такой сильной, храброй и свободной, какими могут быть только мужчины, а женщины никогда не могут быть такими; женские сила, храбрость и свобода — иные и не нужны Ирас!.. Маргарита подосадовала на себя: зачем она так много думает об Ирас! Пошла впереди рабыни...