Клеопатра

И на этот раз Цезарь опять, так сказать, шел след в след по стопам Александра. Ибо и Македонец, завоевав Египет, получил благословение Амона: обратившись к оракулу этого бога, который находился в оазисе Сива, в глубине Ливийской пустыни, он узнал, что станет владыкой мира. Сам ли император подстроил упомянутый эпизод, имел ли он на руках крапленые карты? Это маловероятно: хотя он жил в религиозную эпоху, Цезарь больше верил в самого себя, чем в богов. Однако похоже на то, что во время поездки по Нилу Цезарь окончательно пришел к выводу о невозможности создать стабильную империю, не опираясь на персональный и династический миф (эту идею он защищал с двадцатилетнего возраста, когда, в речи на похоронах своей тетки Юлии, впервые заявил о божественном происхождении своей семьи), и что именно в Египте, сталкиваясь с богами, которых почитали и греки, и римляне, он понял: необходимо как можно скорее заложить основы универсальной религии. Новые боги (такие, как Дионис-Осирис, Сарапис-Зевс-Асклепий, Исида-Афродита) должны выражать достаточно общие принципы, иначе они не смогут обеспечить единство мозаичной империи, которая образуется в результате завоеваний и будет состоять из очень разных земель, населенных лишенными корней народами, — этого универсума, не имеющего надежных ориентиров, подверженного всяческим волнениям, крайне неустойчивого.

Итак, пока они поднимались вверх по течению, мечта Цезаря обретала форму, округлялась — по мере того (хочется мне сказать), как округлялся живот царицы. Наконец Цезарь и Клеопатра достигли Асуана. Приблизившись к порогам, они оставили корабль и направились — наверное, их несли на носилках — к храму Исиды на острове Филе, некогда столь любимому Флейтистом. На этом острове, среди хаоса скал и весело журчащих прозрачных потоков, скрываются пещеры, в которых, согласно легенде, втайне готовится великое ежегодное действо Половодья. Храм Исиды расположен в непосредственной близости от пещер; на его стенах можно увидеть силуэты и профили Флейтиста, изображенного в тех же позах и тех же одеяниях, что и древние фараоны. Цезарь и Клеопатра принесли там жертвы, а потом тронулись в обратный путь — под предлогом, что солдаты императора устали и требуют возвращения в Рим.

Описание этого момента в хрониках их путешествия приводит на память рассказы об эпопее Александра: оно кажется слабым оттиском того эпизода, когда, достигнув рубежей Индии и будучи уже так близко от конечной цели похода, солдаты македонского завоевателя, изможденные и охваченные страхом перед чужой для них страной, заставили своего главнокомандующего повернуть назад. На самом деле причины, побудившие к возвращению Цезаря и Клеопатру, наверняка были куда более прозаическими; если «медовый месяц» влюбленных закончился у острова Филе, значит, они, всегда все просчитывавшие наперед, договорились об этом заранее (скорее всего, еще в Александрии). Царица была уже на седьмом месяце; чем дальше они продвигались к югу, тем более нестерпимой становилась жара. Конечно, женщины той эпохи, будь то царицы или простолюдинки, не боялись рожать где придется. Но Клеопатра почти всю жизнь провела на севере и, поскольку уже приближалось лето, наверное, хотела к моменту родов оказаться в относительной прохладе своего стоящего на берегу моря дворца — тем более что там она в любой момент могла обратиться к лучшим в мире врачам. Что касается Цезаря, то он уже обдумал то, что хотел, и насытил свое воображение. Полностью удовлетворить его любопытство могла только исследовательская экспедиция; чтобы осуществить ее, пришлось бы перетаскивать суда по суше в обход порогов, на расстояние как минимум двадцать километров. Судя по режиму реки, истоки Нила находились гораздо выше по течению; легенда о гротах острова Филе, сколь бы поэтичной она ни была, не раскрывала тайну половодья. Что ж, он отложил поиски рационального объяснения этой географической загадки на будущее и, отбросив эмоции, решил: пора возвращаться в Александрию.

Мы не знаем, когда и как происходило последнее прощание влюбленных. Известно лишь, что Цезарь уехал примерно за месяц до родов, уехал неожиданно, из-за мятежа, который разгорелся на берегах Босфора. Ничто не указывает на то, что Клеопатра при расставании плакала, гневалась на него или испытывала острую душевную боль. Потому что, как говорили египтяне, эти двое познали «земное счастье, выпадающее на долю тех, кто находится во власти богов»; Цезарь (царица всегда это знала) не принадлежал к числу мужчин, которых можно удержать, — но и сама она не была из тех женщин, которыми владеют как собственностью.