Клеопатра. Последняя Из Птолемеев

Это был лишь один из мифов, сотворенных победителями в битве при Акции. Самым клеветническим из них, специально приноровленным к психологии римлян, был вымысел, будто Клеопатра во время этого морского сражения не действовала заодно с Антонием по их общему плану, а предала его, чтобы спасти свою жизнь, – да и чего-де можно было ожидать от нечестивой иностранной царицы, которую не зря же провозгласили врагом Рима. Таким же мифом был и рассказ, будто Антоний, потерявший разум от страсти, бежал вслед за Клеопатрой, оставив войско и флот. Плутарх утверждал даже, что Антоний подтвердил своим примером старинную шутку, якобы душа любовника поселяется в теле его подруги, и оттого он вынужден постоянно следовать за нею.

Третий из этих мифов – о том, что в битве при Акции Запад одержал победу над Востоком, – содержал долю истины, в том смысле, что победа Октавиана означала и победу его концепции империи, основанной на господстве Италии, тогда как концепция Антония и Клеопатры предполагала более или менее равное партнерство римлян и греков. Однако эллинизм Клеопатры был представлен сторонниками Октавиана как некое восточное варварство. Возможно, именно в этих целях битва при Акции, где Антоний пытался лишь совершить прорыв блокады, была впоследствии представлена как грандиозное морское сражение, а предыдущие достижения Агриппы постарались затушевать. Таким образом, вся слава победителя должна была достаться Октавиану, уже ставшему Августом. Вот как писал об этом поэт, близкий к Августу, Гораций:

* * *

В подвалах древних не подобало нам Цедить вино, доколе Капитолию

И всей империи крушеньем Смела в безумье грозить царица

С блудливой сворой хворых любимчиков,

Уже не зная меры мечтам с тех пор,

Как ей вскружил успех любовный Голову.

Но наступила битва,

Когда один лишь спасся от пламени

Корабль, и душу, разгоряченную

Вином Египта, в страх и трепет

Цезарь [9]поверг, на упругих веслах

Гоня беглянку прочь от Истма,

Как гонит ястреб робкого голубя,

Или в снежных полях фессалийских –

Зайца охотник.

Готовил цепи Он роковому диву…[10]

Конечно, слова об «одном уцелевшем корабле» были, мягко говоря, поэтическим преувеличением.

Другой знаменитый поэт, близкий к Августу, Вергилий в своей «Энеиде», также пишет об этом историческом событии, которое было будто бы изображено в виде пророчества на щите Энея, предка Цезаря:

Медью средь моря суда сверкали: Актийскую битву

Выковал бог на щите; кипели Марсовы рати…

Цезарь Август ведет на врагов италийское войско,

Римский народ, и отцов, и великих богов, и пенатов;

Вот он, ликуя, стоит на корме, и двойное

Пламя объемлет чело, звездой осененное отчей.

Здесь и Агриппа – к нему благосклонны и ветры и боги –

Радостно рати ведет, и вокруг висков его гордо

Блещет ростральный венок – за морское сраженье награда.

Варварской мощью силен и оружием пестрым Антоний,

Берега алой зари и далеких племен победитель.

В битву привел он Египет,

Восток, и от края вселенной

С ним приплыла – о нечестье! – жена-египтянка.

В бой устремились враги, и, носами трехзубыми взрыта,

Веслами вся взметена, покрылась пеной пучина.

Дальше от берега мчат корабли – ты сказал бы – поплыли

Горы навстречу горам, иль Циклады сдвинулись с места –

Так толпятся мужи на кормах, громадных, как башни…

Войску знак подает царица египетским систром

И за спиной у себя не видит змей ядовитых.[11]

Чудища-боги идут, и псоглавый Анубис с оружьем

Против Нептуна на бой, против Венеры, против Минервы.