Клеопатра. Последняя царица Египта

Способ, которым приняла смерть Клеопатра, обсуждали на протяжении веков и описывали поэты от Горация до наших дней. Их всех писателей древности вопрос о смертельной силе змеиного укуса и предполагаемом использовании его Клеопатрой при сведении счетов с жизнью лучше всего разрешил Элиан (Элиан Клавдий, годы рождения и смерти неизвестны; римский писатель и ритор II – начала III в., писал на греческом языке. Сохранились, в частности, «О природе животных» [в 17 книгах], «Пестрые истории» и др. – Ред.), который в своей работе «О природе животных» написал следующее:

«Мы полагаем, что чрезвычайно трудно обнаружить проявления или следы змеиных укусов, а змеиный яд считаем удивительно сильно– и быстродействующим. Когда ядовитая змея делает укус, яд не остается на поверхности кожи, а незаметно проникает через поры тела и попадает глубоко в жизненно важные органы. Таким образом, мы можем понять, почему придворные Октавиана не смогли быстро определить тот способ, который выбрала Клеопатра, чтобы уйти из жизни. Позднее тайна ее смерти была разгадана, когда они заметили два крошечных прокола, которые было чрезвычайно трудно увидеть или распознать. К тому же змея оставила свой след на песке, а те, кто был знаком с повадками этих существ, поняли, что без змеи тут не обошлось» (т. 9, с. 61).

«Такой выбор Клеопатрой способа своего ухода из жизни был основан на научных наблюдениях, которые она проводила в то время, когда были распространены суеверия и не хватало знаний о природных явлениях.

Клеопатра решила, что укус ядовитой змеи является безболезненным, так как, когда Август приближался к Александрии, она спрашивала на своих пирах о том, какая смерть повлечет за собой наименьшие страдания. Люди, которые получали раны, сказали ей, что смерть от меча вызывает боль; смерть от яда означает сильное физическое недомогание с судорогами и мучительными болями в желудке; но смерть от укуса змеи – легкая» (т. 9, с. 11).

Приложение 3

Из всех историй, рассказанных об огромном научном любопытстве и интересе Клеопатры, наверное, самым необычным является та, которая обычно ускользала от глаза историка. Она изложена в Талмуде (Ниддах, 30б) и повествует об экспериментах, которые она проводила, чтобы определить, в какой момент плод в утробе обретает форму и становится эмбрионом, наверное, для того, чтобы установить, когда реально зарождается человек путем вхождения в него души.

Тогда сказал Измаил: «О Клеопатре, греческой царице, рассказывают, что, когда ее служанки были приговорены к смерти, их подвергли испытанию, и выяснилось, что мужской эмбрион был уже полностью сформирован на сорок первый день, а женский – на восемьдесят первый». Они ответили: «Никто не приводит доказательств от глупцов. В чем причина? Возможно, что служанка с женским эмбрионом отложила половую связь на сорок дней, и только тогда произошло зачатие». И Измаил сказал: «Их посадили под стражу». И раввины ответили: «Никакой сторож не помешает непристойности; надзиратель сам мог иметь с ними половые сношения. Но разве может быть, чтобы в случае проведения хирургической операции на сорок первый день женский эмбрион также оказался бы полностью сформированным, подобно мужскому?» Измаил ответил: «Они были одинаковыми, что касается этих отличительных признаков».

Приложение 4

Рим вздохнул с облегчением, когда умерла эта женщина, которая – единственная со времени смерти Ганнибала – заставила его себя страшиться. Победа Октавиана в сражении при Акции и смерть Клеопатры были встречены хвалебными и радостными песнями величайших поэтов и ораторов того времени. В качестве примера такого материала пропагандистского характера я привожу поэму, написанную Проперцием, в переводе Х.Э. Батлер:

«Почему я должен рассказывать о той, которая за последние годы осыпала нас оскорблениями, об этой женщине, которая находила себе любовников даже среди своих рабов и заявляла, что стены Рима и сената подчинены ее тирании – это плата от ее подлого любовника [Марка Антония]? Преступная Александрия, искусная в коварстве, и Мемфис, который столь часто покрывался кровавыми пятнами нашего горя, где пески лишили Помпея трех его триумфов! Ты никогда не смоешь с себя это пятно, о Рим!